Устроители Святой Руси

– Я точно знаю, что Женя меня любил… – говорит она. – Без этой его любви мне стало холодно, пусто и одиноко…

Слова о холоде, пустоте и одиночестве – не просто слова.

Помню, однажды, будучи в Петербурге, Любовь Васильевна заглянула к нам.

Мы пили чай и разговаривали, и то ли оттого, что Любовь Васильевна устала, то ли потому, что так много навалилось впечатлений, но разговор получался какой-то бессвязный.

Поговорили о ее поездках, потом Любовь Васильевна, задумавшись, рассказывала о девушке Евгения. О том, что она вышла замуж. Родился сын. Его назвали Иваном…

– По-английски, Иван это Джон… – задумчиво сказала Любовь Васильевна. – Почти Женя…

Я слушал ее и кивал…

Конечно, так…

Конечно, почти Женя. Почти…

– Если бы я пила, – сказала Любовь Васильевна, помолчав, – меня бы в нашем поселке жалели… А так… То, что я посылки для солдат собираю, в Чечню их вожу… Нет… Так, как я живу, у нас в поселке не понимают… Я шесть лет не улыбалась…

И снова замолчала, и слова эти как-то выпали из беседы, не пристроить было к ним никакого разговора, так одиноко и остались они в памяти…

А когда шли на вокзал, впереди, в толпе прохожих, промелькнул паренек в солдатской форме, и Любовь Васильевна вздрогнула. Потом поняла, что мы это заметили, и пояснила:

– Каждый раз, когда молодых ребят в форме вижу, кажется, первое мгновение, что это Женя…

Так вот и пристроилось к той одинокой фразе продолжение…

Сейчас Любовь Васильевна работает сторожем, перешла в сторожа, поскольку эта работа дает возможность накопить дней для поездок…

Как-то так получилось, что поездки эти стали ее основным занятием.

Неделями, день за днем, собирает Любовь Васильевна подарки для ребят, воюющих в Чечне, а потом везет их на далекие пограничные заставы…

«Я возвращаюсь никакая… Сборы эти… Особенно в последние дни нервотрепка… Потом погрузка. Самолет три часа… А дальше в вертолет все перегружаешь. Летишь в горы.

А эти ужасные горы. Высоко… Ущелья без дна…

Потом прилетаешь на заставу. И дальше, то ли это будет “КАМАЗ”, то ли бэтээр, то ли танк через перевал… Но все это проходит, когда я вижу, как радуются солдаты, как они рады мне. Я чувствую себя моложе рядом с ними…

Господь дал мне тяжелый крест, но и награду дал… Награду делать то, что другим не дано… Тепло людское возить… Да, это тяжело… Но ведь ты знаешь, что тебя ждут, тебе и слова благодарности достаются…

Когда приезжаешь туда и там говорят, что встречайте вертолет, мама Женина едет, подарки везет… Меня там никто и не знает по имени и по отчеству… Меня все в армии знают, как маму Жени Родионова…

Николай Михайлович, что может быть выше? А представьте себе, что я лежу на диване и только плачу.

Мне говорят, что я – мать святого… А я была матерью солдата… Мне хочется жить, чтобы Жене за меня не было стыдно… Мне хочется, чтобы, когда попаду туда, Женя меня встретил…

А для этого что надо делать?

Надо делать, а не знать. Надо любить, а не рассуждать о любви…

Я хочу, чтобы все поняли, что эта война происходит не в Америке… И двенадцать тысяч искалеченных ребятишек – они тоже не в Америке… Они тоже здесь, по госпиталям… И им помогать надо…

Я к чудесам, Николай Михайлович, отношусь очень осторожно…

У меня своеобразное общение с Женей…

Накануне его дня рождения я просила, дай мне знать, как тебе там…

И вот 23 мая этот знак… Такие кресты белые встали на небе… Их даже фотографировали… И все почему-то так возрадовались… А я не знаю… Я и радоваться-то уже давно не умею… И эту радугу триста человек у нас на кладбище наблюдало… Сорок минут… И когда Жене было двадцать лет, такая же радуга была…

Я вот что заметила…

Он сейчас столько людей соединяет…

Вот мне написали, что на Бойконуре создали православную общину Евгения Родионова, на Алтае на погранзаставе в поселке Окташ освятили Свято-Евгеньевский храм в честь его Небесного покровителя…

У меня такое ощущение, что там, где людям трудно, там и Женя…

И какие люди встречаются хорошие… Я когда с отцом Евстафием у вас, в Петербурге, познакомилась, подумала, что бывает ощущение – родной по крови… А это еще роднее. Он родной по духу»…

Это не монолог…

Это списанные с магнитофонной ленты реплики Любови Васильевны, которые почему-то совершенно не хочется разбавлять никакими пояснениями.

Да и трудно добавить сюда что-то, чтобы пояснить.

Это говорит мать Евгения Родионова.

Это не звание и не должность. Это – судьба.

Уже прощаясь, я спросил у Любови Васильевны про крестики, о которых писали в журнале «Русский дом».

– Тысячами крестики везу туда … – сказала Любовь Васильевна.

– И что, столько солдат крестится…

– Ну, я ведь не крещу… Мы просто раздаем крестики. Спрашиваешь, может, кто-то крещен, но потерял крестик, или вообще не носит почему-то… Вот таким и даем… Но солдаты, – Любовь Васильевна улыбнулась, – почему-то хотят, чтобы я сама им крестики на шею надела…

– И много вы крестов надели?

– Я же говорю, тысячи…

13

Об этом тяжело говорить, но не говорить еще тяжелее.

16 февраля 1996 года Любовь Васильевна Родионова получила телеграмму полковника Буланичева, извещавшую о дезертирстве ее сына, захваченного чеченцами в плен…