Утерянная брошь

– Превосходно, господин Ржевуцкий. У нас образовался острейший голод на подобные темы. Образованная публика желает знать нынешнее состояние умов в Европе, однако тамошних корреспондентов у нас, к несчастью, недостает. Коли бы вы взяли на себя труд давать нам материал подобного рода, был бы весьма признателен. Насчет гонорара можно переговорить перед вашим отъездом.

– Отчего бы и нет, господин Скворцов, но вы должно быть запамятовали. Я проживаю в Варшавской губернии Царства Польского Российской империи, а вовсе не в Европе, – в запальчивости бросил поляк.

– Но хорошо знакомы с французской жизнью, – оценил прозрачный намек посетителя главный редактор, но не стал дискутировать, дабы не отягощать будущее сотрудничество. – Да, опасайтесь проговориться столпу здешнего славянофильства господину Аксакову, что с нами знаетесь, коли предполагаете что-то отнести в «Москву». У нас с ним не война, коя идет с «Московскими ведомостями» господина Каткова, но шаткий нейтралитет, пожалуй. По слухам, господин Аксаков на дружеской ноге с этим сумасбродом, миллионщиком Кокоревым, в чьей гостинице34 вы поместились, и частенько заглядывает в местный ресторан, – бросил напоследок главред.

– Не имею чести быть представленным. К тому же у меня нет ничего такого, что могло бы заинтересовать беспримерного панслависта господина Аксакова, соображаясь с направлением его великодержавной газеты, но за предупреждение благодарю, – ответил в дверях Ржевуцкий и, утерев со лба пот, вышел на улицу. Когда коляска с паном Станиславом, развернувшись возле моста, покатила к набережной, с места тронулась прижавшаяся к соседнему дому пролетка и двинулась в ту же сторону.

– Закройте рот, – нахмурив брови, произнес Захарьин и, сняв со лба зеркало, стал укладывать инструменты в плоский жестяной ящик. – Рубашку тоже надевайте, я кончил осмотр, – вытирая полотенцем руки, сообщил врач. – Но куда подевался стетоскоп? – убрав коробку в докторский саквояж, стал озираться он. – А-а-а, вижу-вижу, благодарствую, господин Ржевуцкий, – поправляя очки, доктор взял из его рук протянутую трубку и защелкнул замок.

– И каков вердикт, господин Захарьин? – севшим от волнения голосом поинтересовался поляк, смутно догадываясь, что тот обеспокоен увиденным.

– Посоветую обратиться за дополнительной консультацией к Пирогову, – вопреки всегдашнему обыкновению, Захарьин воздержался объявлять диагноз. – Он, правда, ныне отставлен от службы и живет в своем имении под Винницей, где открыл на личные средства больницу, но регулярно наведывается читать лекции в столичном университете.

– И все же, господин Захарьин, – настаивал пан Станислав. – Ваша слава блестящего диагноста давно перешагнула пределы России, и едва ли такой общепризнанный в медицинском мире светило, как доктор Пирогов, оспорит ваш вердикт.

– Что ж, коли вы упорствуете и намерены знать немедля… – поддался на уговоры врач. – Я нашел маленькую язвочку у вас на нёбе. Соображаясь с анамнезом, взятым моим ассистентом – между прочим, весьма многообещающим молодым врачом, полагаю, это ulcus oris men mus cancrosum serpeginosum, – огласил на латыни неутешительный диагноз он.

– Инако… – читавший сам по латыни, пан Станислав стал лихорадочно переводить, но мысли путались, и охватившее ум смятение мешало ему.

– Слизистая раковая язва рта, ежели кратко. Хирургическое вмешательство возможно, однако не поручусь, что оно даст желаемого результата. Опухоль покамест локализована, однако оная дрянь, по своей природе, чрезвычайно ползуча, может распространиться по всему нёбу и даже захватить носоглотку.

– Плюс она перепончатая, – полностью перевел услышанный диагноз Ржевуцкий.

– Совершенно справедливо. Тем не менее, я бы проконсультировался у Пирогова. У него огромный опыт всевозможных операций, кой едва ли у кого из видных хирургов ноне имеется. Один Севастополь35 чего стоит. Ежели он в Петербурге, непременно обратитесь к Николаю Ивановичу, а то навестите его в его имении Вишня, коли он там.

– Благодарю вас, господин Захарьин за непредвзятый и честный ответ, каким бы суровым он ни был для меня, – сохраняя остатки мужества и сглатывая нахлынувшие эмоции, проронил пан Станислав. – Однако ж, как мужчина мужчине, скольким временем я располагаю?

– До будущей осени, батенька. Столько даю вам я, далее – один бог, – опустив в портмоне сторублевую банкноту – такова была стоимость «звездного» посещения – и тяжело опираясь о трость, доктор вышел в коридор, где его ожидал слуга со стулом и бархатной подушкой. Захарьин страдал ишиасом и, визитируя больных, передвигался с помощью стула, присаживаясь после каждого пролета лестницы. При этом категорически отвергал приемы у себя на дому, нарушая установленное правило лишь в крайних случаях.