Утешители

– На почте все перепутали, – сказал он Луизе.

– Что перепутали, милый?

– Я послал Каролине телеграмму, а Каролина, судя по всему, послала мне. Но на почте непонятно как перепутали содержание. Это – то, что я посылал Каролине, даже слова те же самые.

– Какие, милый? Прочти вслух, а то я не понимаю.

– Пойду объясняться на почту, – выпалил Лоуренс и сразу вышел. Ему не хотелось создавать впечатление, будто он скрывает от бабушки содержание телеграммы, составленной, по его признанию, из его же слов. Он перечитал текст: «Немедленно приезжай происходит нечто загадочное». Подпись – «Люблю Каролина».

На почте, где несколько соседок Луизы покупали чай и прочий товар, Лоуренс вызвал легкое оживление. Текст его телеграммы сравнили с текстом полученной. Он четко расслышал, как почтмейстер в своем закутке обратился к дочери: «Они написали одни и те же слова. Это шифр или какое-то дельце, о котором они сговорились».

Он вышел и сказал Лоуренсу:

– Обе телеграммы, сэр, полностью совпадают.

– Однако странно, – заметил Лоуренс и повторил: – «происходит нечто загадочное».

– Да, по-видимому, – согласился почтмейстер.

Лоуренс поспешил удалиться, пока история не запуталась окончательно и не стала предметом общего разговора. Он вошел в телефонную будку и попросил набрать номер Каролины. После первого же звонка она подняла трубку.

– Каролина?

– Лоуренс, ты? Я сию минуту вернулась и нашла телеграмму. Это твоя?

– Да, а ты отправляла?

– Да. Как прикажешь ее понимать? Мне так страшно.

В комнатке Бенедиктинского монастыря стоял резкий запах политуры. Четыре стула, стол, половицы, оконные рамы отдыхали в сиянии полировки, словно деревянные эти изделия только перед рассветом завершили тяжкий труд, натирая самих себя. Снаружи позднее солнце конца октября светило на узкую полоску садика перед зданием, и до Каролины, ожидающей в монастырской приемной, доносились знакомые звуки пригорода – птичья возня и шаги прохожих. Эту приемную с ее запахом лака она знала как свои пять пальцев – ходила сюда раз в неделю три месяца за наставлением в католической вере. Каролина увидела, как на столешницу села муха, и ей на миг показалось, что муху подстерегает смертельная опасность – вдруг ее затянет гладкая поверхность, по которой она скользит. Но муха легко взлетела. Каролина вздрогнула и нервно обернулась на звук открываемой двери. И поднялась: вошел священник – ее добрый друг, стареющий отец Джером. Она столько лет его знала, что уже и не помнила, когда они познакомились. Они то поддерживали связь, то на какой-то период теряли друг друга из виду. Когда она решила принять католичество и стала еженедельно ездить в эту обитель, знакомые удивлялись: «Зачем ты ездишь за наставлениями так далеко от Лондона? Ходила бы лучше на Фарм-стрит»[5]. – «Я знаю тамошнего священника», – отвечала Каролина.

Если знакомые были католиками, они замечали: «Ну, тут ведь дело не в личности священника. В ближнем храме священник всегда самый лучший». И Каролина отвечала: «Я знаю тамошнего священника».

Сейчас она задавалась вопросом, так ли уж хорошо его знает. Он, как всегда, улыбался всем своим красноватым лицом и прихрамывал на больную ногу. В руке у него была выцветшая папка, из которой, как всегда, торчала беспорядочная пачка помятых бумаг.

– На прошлой неделе я взял два дня, чтобы переписать в Британском музее отрывки из «Жизнеописания Богоматери» Лидгейта[6]. Они у меня тут. Вы знакомы с этим сочинением? Я вам сейчас почитаю. Восхитительно. А вы что пишете? У вас усталый вид, вы хорошо спите? Едите здоровую пищу? Что у вас было на завтрак?

– Вот уже неделю как я не сплю по-настоящему, – ответила Каролина. Затем рассказала ему про голоса.

– Это началось с вами после возвращения из Святой Филомены?

– Да. Ровно неделю тому назад. И с тех пор продолжается. Происходит это днем, когда я одна. Лоуренс вернулся из-за города и перебрался ко мне. Мне страшно оставаться ночью одной.

– Он спит у вас?

– В другой комнате. Это можно?

– Пока что, – рассеянно ответил священник.

Он внезапно поднялся и вышел из комнаты. В голове у Каролины замелькали предположения: «Может, он отправился за другим священником? Решил, что я опасная. Или пошел вызвать врача? Думает, меня надо признать невменяемой и увезти». При этом она понимала, что все это глупости: отец Джером имел привычку неожиданно выходить, когда вспоминал о том, что следовало сделать в другом месте. Он скоро вернется.

Он очень скоро вернулся и сел, ничего не объяснив. Через несколько секунд вошел послушник и поставил перед Каролиной поднос со стаканом молока и тарелкой крекеров. Это вернуло монаху и монастырской приемной привычный вид. Не далее как зимой, когда вечерами рано темнело, они завершали занятия по катехизису и отец Джером брал для Каролины из монастырской библиотеки толстые тома Отцов Церкви – она любила рыться в этих изданиях. Он оставлял ее в теплой комнатке листать страницы и делать выписки и обычно отправлял к ней послушника со стаканом молока и крекерами.