И вот она сидела, прихлебывая молоко, а отец Джером читал ей вслух отрывок из «Жизнеописания Богородицы». Он уже приступил к переводу сочинения на современный английский язык и пару раз спросил ее совета. Каролина вновь почувствовала себя в обществе священника легко и непринужденно. Он никогда не относился к ней не как к ней, а как к другому человеку. Он обращался с ней не только как с чадом, не только как с интеллектуалкой, не только как с неврастеничкой, не только как с чудачкой. Он, видимо, просто считал ее такой, какова она есть. Он стал расспрашивать, и она уже более внятно рассказала про голоса.
– По-моему, – заметила она, – на самом деле это – разные тональности одного и того же голоса.
Еще она сказала:
– По-моему, я одержима дьяволом.
– Нет, – возразил он, – не дьяволом. Может быть, идеей, но я в этом сомневаюсь.
– По-вашему, это галлюцинации? – спросила она.
– Откуда мне знать?
– По-вашему, я безумна?
– Нет. Но вы больны.
– Правда. По-вашему, я неврастеничка?
– Конечно. Это понятно само собой.
Каролина рассмеялась. Когда-то она могла называть себя неврастеничной, не испытывая при этом дурных предчувствий. Когда-то это слово было всего лишь паролем в ее кругу.
– Если я еще не сошла с ума, то скоро сойду. Если это не прекратится, – сказала она.
– Неврастеники не сходят с ума, – заметил он.
– Но это невыносимо.
– Разве это не зависит от вашего восприятия?
– Отец, – сказала она, словно обращаясь к себе самой, чтобы привести мысли в порядок, – если б я только знала, откуда берутся голоса. По-моему, это одно и то же лицо. Оно пользуется пишущей машинкой. Оно использует прошедшее время. Ну в точности как если бы кто-то пристально за мной наблюдал и мог читать мои мысли; как если бы он дожидался случая вцепиться в какую-нибудь незначительную мысль или поступок, чтобы извратить их и тем самым придать им значение. Откуда оно знает про Лоуренса и моих знакомых? А еще на днях случилось странное совпадение. Мы с Лоуренсом послали друг другу по телеграмме в одно и то же время и с одними и теми же словами. Ужасно. Голос судьбы, да и только.
– Такое случается, – сказал отец Джером. – Совпадение или что-то вроде телепатии.
– А пишущая машинка и голоса? Словно автор из другого измерения пишет о нас роман.
Произнеся это, Каролина поняла, что попала в самую точку. Больше она на эту тему ничего ему не сказала.
Когда она уходила, отец Джером спросил, как ей понравилось в Святой Филомене.
– Отвратительно. Я выдержала всего три дня.
– Что ж, я и не думал, что тамошняя обстановка вам подойдет. Вам надо было отправиться к бенедиктинцам, они вам ближе по духу.
– Но вы же сами рекомендовали мне Святую Филомену! Помните, тогда у леди Мандерс вы в два голоса уговаривали меня туда поехать?
– Ох, прошу прощения. Да, так оно, вероятно, и было. Что вам там не понравилось?
– Люди.
– Ну да, люди, – усмехнулся он. – Все дело в том, как вы их воспринимаете.
– Именно в этом, – сказала Каролина таким тоном, словно ей в голову внезапно пришла некая мысль.
– Что ж, Господь да благословит вас. Спите спокойно и не пропадайте.
Вернувшись на Куинз-Гейт, она застала Лоуренса в квартире. Он возился с какой-то черной коробкой, которую она поначалу приняла за большую пишущую машинку.
– Что это? – спросила она, рассмотрев коробку получше.
– Послушай, – ответил Лоуренс.
Он нажал на клавишу. Раздалось жужжание, и коробка заговорила натужливо хриплым неестественным мужским голосом. «Дорогая Каролина, – произнес голос, – я хочу кое-что предложить». Затем последовала смешная, но совершенно непечатная фраза.
Каролина облегченно расхохоталась и повалилась на диван.
Лоуренс что-то сделал, и машинка снова прохрипела те же слова.
– Я сразу узнала твой голос, – сказала Каролина.
– Готов поспорить, что не узнала. Я его потрясающе изменил. Послушай еще раз.
– Ни за что! Нас могут подслушать. Скотина ты грязная.
Он опять проиграл запись, и они не смогли удержаться от смеха.
– Зачем ты притащил сюда эту штуку? – спросила Каролина. – Она могла меня до смерти испугать.
– Чтоб записать твои призрачные голоса. Теперь посмотри. Я закладываю сюда этот диск. Услышишь их снова – нажми на это. Он запишет любой голос в пределах слышимости.
Он поставил магнитофон у стены, от которой исходили голоса.
– Потом, – объяснил он, – можно будет вытащить диск и проиграть.
– Может, эти голоса не запишутся, – сказала она.
– Запишутся, если звучат в воздухе. Любой звук порождает волны. Если звук существует в настоящем мире, он непременно запишется.
– Звук может существовать в другой реальности и все равно быть настоящим.
– Ладно, давай-ка сперва проверим возможности естественного порядка…
– Но мы не знаем всех возможностей естественного порядка.
– Если звук не запишется, мы можем считать доказанным, что либо его вообще не существует, либо он существует в рамках сверхъестественного порядка, – объяснил Лоуренс.
– Он существует, – настаивала она. – Я считаю его естественным. И считаю, что эта машинка его не запишет.
– Ты даже не хочешь попробовать? – чуть ли не разочарованно спросил он.
– Напротив, прекрасная мысль.