Утешители

Хризантемы и астры стояли в вазах, хризантемы и астры можно было с трудом различить на выцветшей обвисшей мебельной обивке в гостиной. Обивку давно следовало поменять, но Хелена Мандерс ее не меняла, чтобы не подумали, будто в семье придают значение возведению Мандерса в рыцари, случившемуся, когда обивка уже была не первой свежести. Мандерсы мирились со многими неудобствами, лишь бы никто не подумал, что они придают значение возведению в рыцарское достоинство. Вот и огонь горел в камине только из-за прихода Лоуренса, а так камин разжигали не раньше ноября.

– Ты куда-то спешишь? – спросила Хелена, потому что Лоуренс, не успев прийти, начал поглядывать на часы. А делал он это, потому что знал – если мать хотела видеть его по какому-нибудь конкретному поводу, она обычно вспоминала о деле, только когда он вставал уходить, и уговаривала его остаться на ужин, а то и заночевать. Или же вспоминала уже после его ухода и в этом случае снова звонила, и ему приходилось возвращаться.

Лоуренсу отнюдь не претило бывать у родителей в Хемпстеде, ему даже нравилось приезжать к ним пообедать или поужинать, а то и погостить несколько дней и даже недель, но в подходящее для него самого время, когда у него созревало желание и он говорил самому себе: «Неплохо бы побывать в Хемпстеде». Когда же его призывали, желание погостить пропадало.

Итак, он взглянул на часы и ответил:

– В моем распоряжении всего час. Я ужинаю с Каролиной. Я бы взял ее с собой, но она отдыхает.

– Как она себя чувствует?

– Говорит, что ей лучше. По-моему, так и есть.

– Ты считаешь? И галлюцинации кончились? Бедняжка рассказала мне совсем мало.

– Ну, не знаю. Не знаю, лучше ли ей на самом деле. Говорит, что лучше.

– И не собирается лечь в частную лечебницу? Для нее это было бы лучше всего.

– Нет. Я завтра повезу ее к бабушке.

– Я волнуюсь, Лоуренс.

У нее и вправду был взволнованный вид. На лице читалась растерянность. На чулке спустилась петля. Она сказала, что хотела видеть его по срочному делу, и уже через пять минут перешла к сути. Были и другие признаки крайнего волнения.

– Я попросила тебя приехать, Лоуренс, потому что очень волнуюсь.

Он присел на ручку ее кресла, приобнял мать за плечи и спросил:

– Это имеет отношение к нам с Каролиной?

– Нет, – сказала она.

Лоуренс встал и налил себе виски. Мать забыла предложить ему выпить – она волновалась.

– Вчера ко мне приходила Джорджина Хогг.

– Ну и ну! Что ей было нужно?

– Не знаю. Она рассказала невероятную историю. Я так волнуюсь.

– За Каролину? Я же тебе говорил, что она уехала из Святой Филомены по милости Джорджины Хогг. Прикажешь Каролину за это винить?

– Разумеется, нет.

– Тебе не следовало ее туда отправлять. Ты ведь знаешь, что Джорджина собой представляет.

– Ну, отец Джером был согласен…

– Отец Джером не знает Джорджины Хогг. Ты не должна была принимать ее на работу. Что только тебя заставило? Для Церкви страшнее рекламы не придумаешь.

– Я просто подумала. Хочется сделать что-нибудь доброе. Я подумала. Она говорила, что ее возвращение ко мне похоже на чудо. Вот я и подумала: «Может, она переменилась». В нашей вере чего только не бывает. С каждым может случиться все, что угодно.

– Что ж, Джорджина, судя по всему, не переменилась. Как была душемучительницей, так ей и осталась. Я, если честно, считаю, что у Каролины случился рецидив по ее вине. Джорджина, вероятно, разбередила старую рану.

– Налей мне, Лоуренс, – попросила Хелена.

– Чего именно?

– Того же, что себе.

Лоуренс налил ей виски и не стал разбавлять, причем она не возразила.

– Что тебя беспокоит, милая? Что понадобилось Джорджине на этот раз?

– Не знаю. Она пришла рассказать мне кое-что.

– Как всегда, заявила, что считает это своим долгом? И что же она рассказала о Каролине?

– Совершенно верно, она так и сказала про долг. О Каролине она почти не рассказывала, но поведала мне невероятную историю про то, что мама занялась каким-то жутко преступным делом. По ее словам, мама укрывает краденое.

– Господи, откуда у нее такие сведения?

Хелена чувствовала свою вину. Она не представляла, как рассказать Лоуренсу о том, что совершила ее протеже.

– Не представляю, Лоуренс, как тебе рассказать. Я подумала, что она переменилась. К тому же у нее имелось оправдание. Каролина не оставила им своего адреса. Джорджина утверждает, что письмо пришло на другой день после отъезда Каролины. Джорджина взяла на себя смелость вскрыть письмо исключительно с одной целью, как она утверждает, – узнать адрес отправителя, чтобы возвратить письмо. И выяснила, что письмо от тебя. Она его прочитала – обязана была прочитать из чувства долга передо мной. Понимаешь, Лоуренс, у нее на все готово оправдание.

– Но это противозаконно! Никто не имеет права вскрывать письмо, адресованное другому лицу. Это могут сделать только на почте, и то если невозможно установить адрес получателя. Но и в этом случае разрешается только ознакомиться с подписью отправителя и указанным в письме адресом. Никто, решительно никто не имеет права читать письмо, адресованное другому лицу.

Лоуренс порядком рассвирепел.