Утешители

Сперва Каролина возражала, что это слишком рано, однако Лоуренс твердо настроился на это время и подал заявление об отпуске, не посоветовавшись с Каролиной. Самонадеянным она посчитала и его заявление, что они поедут в Лозанну.

– Лозанна в марте! Ни за что.

– Положись на меня. Я же твой добрый друг, правда?

– Да, да, но Лозанна в марте!

– А ты поверь, что у меня есть на это причины. Ну, пожалуйста.

Она предполагала, что выбор места и времени был продиктован жгучим любопытством Лоуренса в отношении бабушкиных делишек. Эрнест и Хелена поверили, что опасность уже миновала. Каким бы рискованным делом ни занималась старая дама, вмешательство и обман Эрнеста положили ему конец, и они не допускали и мысли о том, что для беспокойства вообще есть основания. Но Лоуренс несколько раз за зиму приезжал в коттедж на уик-энд и, видимо, был уверен, что бабушкины авантюры продолжаются как ни в чем не бывало. Совсем недавно он внезапно нагрянул туда вечером в будний день и застал ее небольшую шайку в полном сборе, как раньше, и за игрой в карты, как раньше, а Луизу – как всегда невозмутимой. От нее он узнал, что с января Хогарты дважды побывали за границей.

В том, что у него не получилось эффектно и быстро разрешить бабушкину тайну, Лоуренс винил катастрофу с автомобилем. Не просто винил – проклинал. В то же время его возбуждало открытие, что Эрнест и Хелена на пару преуспели лишь в одном – заставили шайку удвоить бдительность. Перед ним по-прежнему стояла задача – проникнуть в старушкины хитрости. Именно этого ему хотелось больше всего на свете. Лоуренс желал не просто положить конец ее занятиям – он желал знать, в чем они заключаются.

Короткие зимние наезды в коттедж только распалили его любопытство. Он безрезультатно ошивался у Ледилиса и Лэдл-Сэндса, в нем крепла уверенность, что шайка до времени затаилась. Эрнест завалил расследование. Больше всего Лоуренса бесила бабушкина прямота. Ни разговоры, ни поступки Луизы не отличались скрытностью, но раскрывать свою тайну она решительно отказывалась. Единственное, что ему удалось из нее извлечь, – Хогарты собираются в Лозанну на две последние недели марта.

– Хогарты прямо-таки зачастили по заграницам, бабушка.

– Вот уж кто любит попутешествовать!

Больше он от Луизы ничего не добился. И подал заявление об отпуске с пятнадцатого марта.

Лоуренс преуспел в эмансипации матери до такой степени, что она сама предложила ему, не видя в этом ничего оскорбительного:

– Почему бы тебе не взять с собой Каролину? Ей надо отдохнуть, а денег у бедной девочки нет. Я оплачу все расходы.

После этого на Лоуренса и посыпались возражения:

– Лозанна в марте! Почему Лозанна? Там будет холодно и уныло.

Но он сказал:

– Я же твой добрый друг, правда? Пожалуйста, согласись хотя бы на этот раз.

И она согласилась.

Это было в середине февраля. Через две недели она взяла согласие назад.

– Я ездила в монастырь поговорить с отцом Джеромом, – начала она.

– Прекрасно! – сказал Лоуренс. Последнее время она замечала, что Лоуренс охотно поощряет все ее связи с религией, тем более что сам он продолжал демонстрировать свой жизнерадостный скептицизм. В одно из воскресений она решила не пойти к мессе из-за простуды, отчего он страшно разволновался и предложил ей укутаться в теплый шарф, принес полоскание и выразил готовность отвезти ее в церковь и обратно в своем новом автомобиле, лишь бы она не пропустила службу. – Прекрасно! – сказал Лоуренс, услышав, что она навестила старика монаха, которого он знал еще с отрочества.

– Он говорит, – заявила Каролина, – что мне бы не следовало отправляться в Лозанну с тобой.

– Но он же знает меня! И уж конечно, знает, что на нас можно положиться, что это будет просто совместный дружеский отдых. Господи, да так постоянно отдыхают убийственно скучные пары. Господи, а я-то считал его разумным священником без предрассудков.

– Он сказал, что в свете наших прежних отношений мне бы не следовало выступать в обстоятельствах, способных привести к скандалу.

– Но о грехе не идет и речи. Даже я это понимаю. Не забудь, мне внушали католические взгляды.

– О грехе не идет и речи, но он сказал, что это подорвет веру, – возразила Каролина.

– Мы никому не скажем, что едем вместе. Маловероятно, чтобы нас кто-то увидел в марте в Лозанне.

– Тайная поездка еще хуже нетайной. Еще больше ущерба для веры. Я не могу поехать, ты уж меня прости.

Ее отказ огорчил Лоуренса сильней, чем она ожидала. Он не сказал ей то, о чем она догадалась: что его упорное желание побывать в марте в Лозанне как-то связано со стремлением пройти по следу бабушки. Каролина не учла, насколько ее участие было для него важно, и чем больше он ее уговаривал, тем крепче становилось ее решение полностью устраниться от этого дела. Разговор слишком ясно напоминал ей о событиях, предварявших автокатастрофу.