Утешительная партия игры в петанк

Они проговорили больше часа, на другом конце провода бесперебойно работал счетчик, и под конец Шарль произнес:

— Скажите... А семейные дела вы ведете? — спросил и тут же пожалел.

— Бог мой, нет, конечно! Но почему вы спрашиваете?

— Да так, ничего. Ладно... Возвращаюсь к моим обязанностям... Пойду творить для вас новые возможности меня обирать.

— Я уже не раз вам говорил, Баланда, обязанности — это коррелят профессионализма.

— Послушайте, вынужден вам признаться... Ненавижу эту вашу фразочку, будьте добры, придумайте в следующий раз что-нибудь новенькое...

— Ха! Ха! В другой раз мы с вами будем обедать в «Амбруази», за мной ведь должок!

— Ну да... Если я к тому времени не окажусь за решеткой...

— О, для нашей Республики это будет большая удача, друг мой! Чтобы такой человек, как вы, да нашел возможность проявить интерес к нашим тюрьмам...

Шарль долго смотрел на свою руку, все еще лежащую на телефоне.

«Почему вы спрашиваете?»

Действительно, почему? Смешно. У него же нет семьи.

***

В кои-то веки ушел из офиса не последний и решил дойти до «Арсенала» пешком.

На площади Бастилии прослушал автоответчик.

«Надо поговорить», прозвучало в трубке.

Поговорить.

Забавная мысль...

Его угнетало не столько то, что сам он все больше отдалялся от этих берегов, а то, что берега подмывает вода.

И все же... Может быть... Отменить встречи, уехать подальше и вновь, как когда-то, посреди бела дня задернуть в номере шторы ... Но все, что придумывал этот мужчина, идя по бульвару Бурдон, тут же опровергал архитектор: почва с обеих сторон стала слишком зыбкой, пришло время признать, что будущего здесь не построить.

Здание простояло одиннадцать лет.

Переходя на другую сторону, почувствовал, как в нем ухмыльнулся подрядчик: никто не может его упрекать за стройку более чем десятилетней давности[102].

Исполнил свой долг, пожал руки всем, кому полагается, напомнил о себе нужным людям. Около одиннадцати, очутившись в ночи перед статуей Рембо, которую он ненавидел (разломанный надвое «путник в башмаках, подбитых ветром», и под этой ерундой надпись: «путник, в башмаках, взлетевших к верху»[103]), помедлил в нерешительности и сбился с пути.

Или, наоборот, его нашел.

7

— Ого! Явился не запылился! Ты вообще-то знаешь, скока щас времени? — подбоченившись, накинулась она на него.

Он отмахнулся от нее и прошел на кухню.

— Ну ты и нахал... И почему не позвонил? Я, заметь, могла бы быть и не одна...

Увидела, как вытянулось его лицо, и рассмеялась.

— Да ладно... Я же сказала, «могла бы», ок? Могла бы... — и поцеловала его.

— Ну проходи, будь как дома, собственно, это твой дом и есть... Welcome home, дорогой, и что же привело тебя сюда? Хочешь поднять мне квартплату... — и спохватившись: — О-па! Что-то ты сам не свой... Снова русские достают?

Он не знал с чего начать, не знал, сумеет ли он это сказать, поэтому выбрал что попроще:

— Я замерз, хочу есть и хочу, чтобы меня любили.

— Черт возьми... Плохо дело! Ладно... Пошли...

— Могу сварганить тебе омлет из не самых свежих яиц на просроченном масле. Пойдет?

Она смотрела, как он ест, открыла банку пива, отклеила свой никотиновый пластырь и стрельнула у него сигарету. Отодвинув тарелку, он молча смотрел на нее.

Она встала, зажгла подсветку вытяжки над плитой, выключила остальной свет, вернулась и поставила табуретку к стене, чтобы облокотиться спиной.

— С чего начнем? — спросила вполголоса.

— Не знаю, — он закрыл глаза.

— Нет, знаешь... Ты всегда все знаешь...

— Нет. Теперь уже нет.

—Ты...

— Что я?

— Ты знаешь, отчего она умерла?

—Нет.

— Ты звонил Алексису?

— Звонил, но забыл спросить...

—Ну ты даешь!

— Он меня взбесил, и я бросил трубку.

— Понятно... Хочешь чего-нибудь на десерт?

— Не хочу.

— И правильно, у меня все равно ничего нет... А коф...

— Лоранc мне изменяет, — перебил он ее.

— То же мне новость, — усмехнулась она. — Ой, прости...

— Это что, ни для кого не секрет?

— Да нееет, я пошутила... Кофе будешь?

— Получается, все знали...

— Есть еще травяной чай «плоский живот», если хочешь...

— Может, это я изменился, а Клер?

— Или «спокойная ночь»... Тоже неплохо, «спокойная ночь»... Расслабляет... Что ты говорил?

— Я больше не могу. Не могу.

— Эй... Ты что это, собираешься нам тут выдать кризис среднего возраста? Midlife crisis, как это теперь называют...

— А что, похоже?

— По-моему, очень...

— Какая гадость. Хотелось бы быть пооригинальнее... Кажется, я начинаю разочаровываться в себе, — пошутил он через силу.

— Ну, все не так уж страшно, да?

— Ты про старость?

— Нет, про Лоранc... Ей же это все равно, что в SPA-салон сходить..! Ну, не знаю... своего рода маска с омолаживающим эффектом... Эти маленькие шалости, в любом случае, намного безопаснее ботокса...

— ...

— Да и вообще...

—Что?

— Тебя никогда нет дома. Вкалываешь, как сумасшедший, весь в делах, поставь себя на ее место...

— Ты права.

— Конечно, права! И знаешь, почему? Потому что сама такая же. Ухожу в работу, чтобы не думать. Чем больше я завалена этими гнусными делами, тем лучше. Гениально, думаю, занята надолго вперед... Знаешь, почему я столько работаю?

— Почему?