Утешительная партия игры в петанк

Словно несколько дней отпуска получила и, little by little, [317] отдалилась от них. Больше ничего не затевала, оставила на их попечение дом, детей, зверье, бесконечные метеопрогнозы Рене, и на их усмотрение – время приема пищи.

Читала, загорала, дрыхла на солнышке и даже не пыталась делать вид, что хочет им помочь.

Но и это еще не все… Больше ни разу не положила руку Шарлю на спину. Ни мимолетных улыбок, ни многозначительных взглядов. Никаких тебе kidding me or teasing you. [318] Ни сокровищ, скрытых в соломе, ни миссионерских мечтаний.

Поначалу страдал от этого явного охлаждения и тягостного для него перехода на такую форму общения.

Вот, значит, как? Получается, что его, ненаглядного, отныне перевели на роль статиста? Она вообще перестала называть его по имени, а говорила «you guys», [319] не обращаясь ни к кому конкретно.

Shit. ^[320]

Неужели она влюбилась в этого верзилу? Непохоже…

Кажется, влюбилась в саму себя.

Играла, дурачилась, исчезала куда-то с детьми и вместе с ними потом с удовольствием получала по шапке.

На равных.

Рассыпалась в благодарностях перед своими гостями, десятками произносила тосты в их честь за обедами и ужинами, которые становились все длиннее, и воспользовалась их присутствием, чтобы сложить с себя обязанности опекуна.

Чувствовала себя совершенно счастливой.

На подсознательном уровне Шарля могли бы, должны были бы… как сказать… отпугнуть, смутить эти ее лопатки, выпиравшие из-под лямок лифчика, словно обрубленные крылышки, но такой она нравилась ему еще больше.

Ну и ладно. Старался ничем себя не выдавать… Получил немало ударов за последнее время, да и его ребро, с опорой на хребет прикрывавшее сердце, только-только начало подживать. Так что не время всем подряд распахивать свои объятия.

Нет. Она не святая… Большая лентяйка и пофигистка, выпить не дура, выращивает марихуану (это и есть ее «щадящая фармацевтика»…), к тому же безбожница!

Абсолютно аморальная женщина.

Да уж.

Пожалуй, к такой стоило отнестись поспокойнее.

Терпение, улитка-малютка, терпение…

И чем же он, собственно говоря, занимался, раз у него было время морочить себе голову этим вздором, точно он – влюбленный юноша-переросток?

Мух подметал.

Не один, конечно. Втянул в это дело Ясина и Харриет, которые уступили свои комнаты звездно-полосатым и переселились к нему.

Комнаты распределили по жребию и два дня напролет, задыхаясь в паутине, шарили по амбарам, словно по складам списанной мебели. Обсуждали, чинили, чистили и заново красили столы, стулья, зеркальные рамы и прочую рухлядь, изъеденную термитами и жуками-древоточцами. (Ясин, которого сердила их неразборчивость в червоточинах, прочитал им краткую лекцию: от жуков – только дырки, а вот гниловато-слоистая рыхлость – это работа термитов.)

Устроили небольшое party, чтобы отметить новоселье, и Кейт, зайдя в его комнату – опустевшую, отдраянную, отбеленную жавелевой водой, строгую, словно монашеская келья, у подножья кровати сложены папки, ноутбук и книги – на хитроумном бюро, который Шарль смастерил в алькове, – какое-то время стояла молча.

– Вы приехали сюда работать? – прошептала она.

– Нет. Просто хотелось произвести на вас впечатление…

– Да?

Все остальные были у Харриет.

– Я должна вам кое-что сказать, – добавила она, выглядывая в окно.

– Что?

– Я… Вы… В общем… Если я…

Шарль судорожно сжимал в руке пригоршню арахиса.

– Нет. Ничего, – сказала она, оборачиваясь, – тут стало очень уютно, да?

За те три дня, что он здесь был, впервые они оказались наедине, и он на пару минут снял с себя маску примерного бой-скаута:

– Кейт… поговорите со мной…

– Я… Я, как Ясин, – заявила она ни с того ни с сего.

– …

– Не знаю, как вам это сказать, но я… я ни за что на свете больше не хочу рисковать, я боюсь страданий.

– …

– Вы меня понимаете?

– Мне об этом Натали рассказывала… Что дети, живущие в приемных семьях, часто болезненно реагируют на любые перемены, ни с того ни с сего делаются несносными и страшно мучают тех, кто их к себе принял. И знаете, почему они так поступают? Инстинкт самосохранения. Чтобы физически и морально подготовиться к новой разлуке. Они нарочно ведут себя отвратительно, чтобы их отъезд всеми был принят, как облегчение. Чтобы убить любовь… Эту… эту дурацкую ловушку, в которую их опять заманили…

Ее палец скользил по зеркалу.

– Вот и я, представьте себе, такая же, как они. Я не хочу больше страдать.

Шарль искал слова. Одно, два, три. Можно и больше, раз уж без них не обойтись, но, ради бога, хоть какие-нибудь…

– Вы все время молчите, – вздохнула она. И добавила, уходя в соседнюю комнату:

– Я о вас ничего не знаю. Даже не знаю, кто вы, зачем вернулись сюда, но я должна вас предупредить: я всегда рада гостям, and, действительно, there is a Welcome on the mat but… [321] но…

– Что, но?

– Вам не представится случай бросить меня…

Ее голова снова появилась в дверях, заметила, что ее легковес в состоянии грогги и решила этот раунд завершить: