Утесов. С песней по жизни

– Знаешь, Боря, если бы "Комедию брака" ставил Санин, был бы успех.

И уходил. На следующем спектакле опять нет ни сборов, ни успеха. Юшкевич снова приходит к Борисову и говорит:

– Знаешь, Боря, если бы декорации писал Коровин, был бы успех.

После следующего спектакля всё повторяется. Опять Юшкевич идёт к Борисову и начинает ныть:

– Знаешь, Боря, вот если бы…

– Знаешь, Сеня, – не выдержал однажды Борисов, – вот если бы эту пьесу писал Гоголь, был бы успех.

* * *

"Это было в Одессе в 1914 году. Я вскочил на площадку трамвая. Купил билет. К рядом стоящей женщине подошёл кондуктор. Она хватается за карман и обнаруживает пропажу кошелька. Начинает дико плакать. "Сколько денег было у вас?" – спрашиваю я. "Двадцать копеек", – говорит она. Я даю ей 20 коп. Она покупает билет. Кондуктор уходит. "Отдайте мне кошелек тоже", – говорит она. Леонид Утесов."

P.S. Этот рассказ Леонид Осипович собственноручно вписал в "Чукоккалу" – рукописный альманах Корнея Ивановича Чуковского, в котором оставляли автографы многие его именитые знакомые заходившие на огонёк. Поскольку детство, юность и молодость К. И. Чуковского прошли в Одессе, Леонид Осипович считал его своим земляком. Они дружили всю жизнь. Когда Утёсов бывал в переделкинском Доме творчества, Корней Иванович часто зазывал его к себе на дачу, чтобы артист устраивал импровизированные спектакли. При этом между ними происходил примерно такой диалог. Чуковский говорил:

– Утёсик! Приглашайте публику и начинайте спектакль.

– А почему вы не приглашаете свою детскую аудиторию?

– Это опасно. Никогда заранее не знаешь, что способен сказать одессит.

– Тогда вы не знаете, что можете сказать вы сами, – парировал Утёсов.

* * *

В Одессе началось серьёзное увлечение Утёсова сценой. Он работал во многих маленьких театральных труппах, которые кочевали по Украине. Гастрольная жизнь артистов, ох, как нелегка. Она никогда не была и не будет легкой. Он ещё в юности убедился в этом, поколесив с цирком. Однако у Леонида Осиповича был такой характер, что он не любил вспоминать про горести и заботы. Считал, они проходят, забываются. Гораздо приятнее вспоминать веселые моменты жизни, пускай даже таковыми они кажутся лишь из прекрасного далека. А не тогда, когда неизвестно, что впереди…

В Геническе к труппе театра миниатюр, в котором играл Утёсов, присоединился эстрадный танцор Минцельмахер. Он всегда выступал под псевдонимами, причём менял их в зависимости от "национальной" принадлежности танца. В кавказских плясках выступал как Мицелидзе, в русских – Муратов, в румынских был Муцунеску…

Сборы в Геническе были хилые, и Утёсов почему-то решил, что больше всего местную публику привлечёт экзотический негр. (Это отчасти подтвердилось). Леонид подбил танцора на совместную авантюру, и они выпустили афишу, на которой было написано, что выступает Джон Джонсон из Бразилии.

Два вечера они успешно морочили людям головы – загримированный негром Минцельмахер танцевал, а конферансье Утёсов рассказывал зрителям о Бразилии, расположенной "на юге Африки".

Перед третьим представлением в театре неожиданно появился пристав, потребовавший вызвать Минцельмахера. Когда тот появился, загримированный только наполовину, пристав спросил:

– Вы что – негр?

– Нет, еврей.

– Почему же тогда выступаете негром?

– Я не имею право на жительство, но право на грим имею в каждом городе.

Проглотив эту дерзость, пристав спросил:

– А почему пишите, что вы из Бразилии?

– Это правда. Я жил в Одессе в гостинице "Бразилия".

– За обман властей я запрещаю ваши выступления, – подвел итог беседы пристав. – Возвращайтесь в Бразилию.

* * *