Утесов. С песней по жизни

– Чтоб ты мне не строил твои аферистские мошенства… Я же вижу, что это ложная неправда с головы до конца, потому что честный мальчик, который на самом деле ничего в глаза не видал, так он плачет с глазами, а ты плачешь с носом, ты плачешь, мерзавец… Вытри нос, вытери нос, а то тут будет скоро так мокро, что мне надо будет одеть калоши, у меня подмётки порватые. Он думает, что если он, как мамочка, мне сделает истерики, так я начну бежать за акушеркой… Как я тебе могу поверить, что ты не куришь, когда на твоём столе стоит папироса и ты мне со слезами пускаешь дым в глаза… Ты знаешь, что может стать с таким мальчиком, как ты, который курит?

– Чтоб я получил холеру с чумой…

– Ты мне не заговаривай зубы с холерой и чумой… Ты скажи мне одно слово, знаешь или не знаешь?

– Нет!

– Нет? Так я тебе объясню!.. Стой ровно! Не вытирайся с брюками! Одни штаны теперь стоят триста настоящих рублей, так он с брюками вытирается… Вот же лежит вечерняя газета, так ты больной с неё вытереться? Слушай! Мальчик, который курит, так у него, во-первых, стаёт борода даже на лице, во-вторых, он умирает на всю жизнь холостяк, в-третьих, на том свете, когда разворачивают его кишки и видят, что они такие чёрные, так из них в аду делают трубу, чтоб ставить самовар… Теперь я тебя спрашиваю: что ты себе и мне и всем остальным себе думаешь?

– Папа (плачет), чтоб мне рот обсох, как бельё на чердаке (плачет)…

– Вот то, что ты плачешь – это первое доказательство, что у тебя в сердце не то, что в рте… Отчего я не плачу, отчего мама не плачет, отчего весь свет не плачет, потому что все чистые, как никто… А ты паршивец теперь и мерзавец останешься на всю жизнь.

В это время входит мадам Циммерман.

– Что ужас такой, Моисей? Ты не имеешь мать под рукой, так ты уже до мальчика лезешь.

– О, ты уже выросла! А вечером, когда я тебя зову, так ты себе на кухне стоишь, как плита. Ты хромая присмотреть, чтоб он не курил, как курица – этот бездельник.

– Из чего ты берёшь, что он курит? Ты видал?

– Я должен видеть? Когда я ушёл, так я оставил папиросы, 10 штук, я их пересчитал туда и назад три раза. Прихожу теперь – лежит 12.

– Так что же ты, сумасшедший, хотишь? У тебя же больше.

– В этом же несчастье! Откуда больше? Что это? Чудеса, чтоб я мог поверить, что какая-нибудь папироса родила ещё две… Что ты на меня смотришь, как будто я психиатор?

– А как же я на тебя буду смотреть?.. Покажи, где папиросы. Я тоже хочу видеть.

– На, смотри! Ты думаешь, что твои глаза иначе приготовлены… На! Раз, два, три…

– Ша, но покажи-ка коробочку… Это вовсе не твоя коробочка… Твою я положила в письменный стол, а это учитель занимался с Давидкой и наверное оставил на тебе свои папиросы.

– Таки правда! Ну, так что ты думаешь? Он всё равно негодяй… Так он теперь не курит, так он через 10 лет будет курить… Ты его не знаешь, он паршивец… Когда я кричу, что его надо бить, как собаку, так можешь мне поверить… Я даром кричать не буду".

* * *

Когда в 1918-ом в Одессе хозяйничали белые, певец Юрий Морфесси осенью открыл так называемый Дом артистов. Там был и ресторан, и карточный клуб, и кабаре, для выступления в котором привлекался и молодой Утёсов. Он выступал там наряду с такими известными исполнителями как Иза Кремер, Надежда Плевицкая, Александр Вертинский. Участвовал в программах Дома артиста и сам Ю. Морфесси, у которого в те времена была сказочная слава.

Многие считают Юрия Спиридоновича Морфесси (1882–1957) коренным одесситом, но это не совсем так. Он родился в Греции, в Афинах, а через год родители переехали в Одессу.

Пение его привлекало с детства, и он довольно рано решил всерьез заняться певческим образованием. Усердно посещал оперу, концерты, пел в любительских спектаклях, выступал на благотворительных вечерах. Позже стал учеником Одесской консерватории по классу вокала.

В 1903 году Морфеccи неожиданно переезжает в Киев. Причина столь поспешного бегства заключалась в том, что у него родился сын, а жениться он совсем не хотел. Тем более что матери его ребёнка не было ещё и пятнадцати лет.

После Киева Морфесси пел в Ростове-на-Дону, затем обосновался в Петербурге. Однако при случае наведывался и в родную Одессу. (Но не к сыну, которого так и не увидел.)

Постепенно обладатель сочного баритона Морфесси занял положение ведущего исполнителя старинных и современных романсов, русских и цыганских песен. Где бы он ни появлялся, вокруг него кружился рой поклонниц с цветами и записками, в которых его умоляли о свидании… Нередко он покидал подобные сборища через чёрный ход.

Очень нравилось его пение и царю – этот тембр голоса "со слезой", эта манера исполнения. Его Величество жаловал певцу то художественную булавку с изображением шапки Мономаха, то запонки с бриллиантовыми орлами. Беседуя однажды с Морфесси, Николай II сказал, что поражен его памятью – помнить наизусть так много песен. Однако, как тут же выяснилось, у царя память не хуже – он помнил, в каком спектакле слышал Юрия Спиридоновича год назад.