– Лида дома. Сотрясение мозга. Ничего, отлежится. Елена Карловна в больнице. Как у нее, не знаю, но, если случилось бы что, Тоня бы позвонила.
– Можно узнать?
– Уже звоню.
Валера подошел к Грете, положил руки ей на плечи и сказал:
– А помнишь, Тань, как ты меня на закорках несла? Я с тех пор запомнил родинку у тебя на шее… в ложбинке под волосами.
– Ох, Лётчик, до чего же ты настырный! Никогда не рассказывал Тане, как дождевого червя съел?
Валера торжествующе поглядел на жену. Она испуганно смотрела на них и утирала слезы.
– А скажи-ка, Таня, почему я к тебе на переменках бегал, когда в первом классе учился?
– Ты, паршивец, не умел брюки застегивать. И ведь были у тебя старшие сестры, но их ты не смущал. А надо мной весь мой пятый «б» потешался. Почему ты к ним никогда не ходил?
– Они ругались, а ты – нет. В общем так. Не хочу ничего знать, как это произошло. Но что ты – это ты, я понял сразу.
– Как?
– Таня, я сколько себя помню, столько и тебя. Может племянница на тебя так быть похожей? Почему нет, может. Но чтобы все жесты, все интонации, все словечки твои? Ой, нет. Да и прокололась ты много раз по доскональному знанию города, в котором ни разу не была, это даже Таня заметила. Ладно, я понимаю, что ты паспорт использовала, чтобы легализоваться. Объяснить твое неожиданное омоложение людям невозможно. Но нам-то, твоим проверенным временем друзьям ты могла сказать?
– И что бы я сказала? Звонит Таня, а я ей: все в порядке, выгляжу лет на двадцать, поэтому живу по чужому паспорту.
– Ладно, замяли. Всё.
– Больше ничего спросить не хочешь?
– Нет. Да. Ты… Олю на той дороге видела?
– Видела, Валера. И это самая страшная моя вина. Мимо меня прошли все покойники: тот висельник кудрявый, как его?
– Макар.
– Ну да, Макар. Потом прошли Оля, ее братья и бабка Шлёп-нога. С Олей я даже заговорила. Но я же ничего не знала! Потом прошел этот дед военный без головы, но он шел по дальней стороне дороги, а я в это время разговаривала.
– Без головы?
– Я на него посмотрела, когда он был уже далеко. Я подумала, что не вижу головы из-за тумана. Ну, а потом шла Лида. Я же не знала, что это фантомы! Вижу – женщина беременная идет одна по ночной дороге. Я ее и остановила.
– Жуть какая, Таня! Только ты могла там оказаться, у нас все этого места боятся, – вступила в разговор Таня. – Я же тебе говорила, чтобы ты ждала на мосту.
– Да не слышала я! Впрочем, что жалеть об этом! Хоть одну остановила.
– А ты больше и не могла. Только одного можно заключить в объятия и держать, пока остальные не пройдут.
– Ну, значит… я сделала все, что могла.
– Всё. Больше никогда об этом говорить не будем. Всё, всё. Звоню в больницу.
Приехал Николай. Грета попыталась встать ему навстречу, но не смогла.
– Что-то ты, милая, ослабла не по болезни. Болит что?
– Горло. С голосом что-то.
– Так, посмотрим… О, да тут фолликулярная ангина! И температурка, понятно. От Катьки заразилась.
– У Кати нервы.
– Там, в областной, карантин по этому поводу. Она и завезла. Таня, посмотрим, что там из лекарств у вас есть. Остальное докупишь.
– Коля, позавтракаешь с нами?
– Если только по-быстрому. У меня еще один вызов – к Саблиным.
– А кто там у них заболел?
– Племянник Саблина.
К вечеру стало совсем плохо. Таня все пыталась ее накормить, но Грета и воду-то заглатывала с трудом. Пришел Наппельбаум. Грета настояла, чтобы он разговаривал с ней из соседней комнаты: еще не хватало заразить старика. А рассказывал он интересные вещи.