Утятинский демон

– Я считаю, что я – русская. Мои предки с екатерининских времён в России. В Утятине родилось шесть поколений Шпильманов. Дед был немцем по отцу и по матери. Отец – уже наполовину немец. Я – на четвертинку. В Юре уже восьмушка немецкой крови, а в его Никитке – шестнадцатая часть. Она – его мать, ей решать, где ему жить. Вот пусть она этот стакан крови использует для своего переезда.

– А что, Юра не хочет?

– Он сам не знает, чего он хочет. Он хочет продать родовое гнездо, но чтобы я продолжала здесь жить. Он хочет поехать в Германию, но не желает собирать документы, подтверждающие его право на это. Он даже язык не учит, а ведь его сдавать надо для переезда.

– А Марина?

– Ты что, её в школе не учила? Она к обучению категорически не способна!

– Как же она надеется экзамен сдать?

– Ей нужно, чтобы я ехала и экзамен сдавала. А они как члены моей семьи – нагрузкой и без языка.

– Да, ситуация…

– Это не моя ситуация. И надутыми губами меня не проймёшь. Я здесь родилась, шестой десяток здесь живу, и похоронят меня здесь. Радом с мужем, родителями, дедами и прадедами.

Тут в разговор вступила Татьяна Ивановна:

– Я уже на третье место стул сдвигаю. А Карл Иванович всё равно сверлит меня взглядом.

– Это такой портрет. Я всегда на него поглядываю, когда решение принимаю. Мне кажется, у него выражение лица меняется в зависимости от того, одобряет он меня или нет. Алексюта, может, и не первоклассный художник, но настроение умел создать.

– Как я завидую тебе, Лена, – вырвалось у Татьяны Ивановны. – Поддержке предков завидую. Ты свою родословную за двести лет знаешь. А у меня… родители и бабушки. Я даже дедушек своих не знала!

– Да будет тебе, – как-то недоверчиво вдруг сказала хозяйка дома.

– Да, я о дедушке по отцу знаю только, что его звали Петром. И то потому, что отец был Иван Петрович. И ещё одну фразу помню из раннего детства, когда мы все жили в Уремовске. Бабушка на отца ругалась, когда он пьяный пришёл: «Весь в отца!» Значит, он тоже пьяницей был. И тётка ничего о нём не говорила, мол, не помню. А кто мамин отец был, я и не знаю. Постарше стала, спросила у неё. А она говорит: «Не знаю». Я ей: давай у бабушки спросим. Она: не надо, я спрашивала, она не скажет, но расстроится.

– Ты что, серьёзно? – подключилась к разговору Лена Тумбасова.

Татьяна Ивановна посмотрела на подруг. У них на лицах было совершенно одинаковое выражение. Это было недоверие и даже возмущение. Она растерянно уставилась на них: неужели они придают такое значение своей родословной? Пауза затянулась. Потом Лена Шпильман сказала:

– Ленка, она не врёт. Эта божья бя действительно не знает. Значит, и тётя Милочка не знала.

– Да что я ещё не знаю, господи?

– Таня, – издалека начала разговор Лена Тумбасова. – Ты никогда не видела портрет деда Лиго в молодости?

– Есть у меня фотографии, от бабушки Ирмы остались.

– Ты повнимательнее посмотри на них.

– И что?

– Тётя Милочка и дед Лиго – одно лицо.

Некоторое время Татьяна Ивановна непонимающе глядела на подругу, потом перевела взгляд на другую. Потом сказала:

– Вы хотите сказать, что дед Арвид и бабушка…

– Вот только не надо так формулировать, – сказала более грубая Шпильман. – Не дед и бабушка, а дед бабушку.

– Лена, перебила её Тумбасова. – Не опускайся до грубости. Тане и так тяжело.

– Да что там говорить! Все в Конях знали, что этот латышский стрелок изнасиловал свою семнадцатилетнюю свояченицу!

Все замолчали. Татьяна Ивановна нагнула голову и, перебирая бахрому скатерти, стала лихорадочно вспоминать детство. Пионерский лагерь в Конь-Васильевке. Приезжает мама и собирается забрать Таню на недельку пораньше: бабушка приехала. Таня удивляется, почему бабушка не приехала за ней сама. «Бабушка устала с дороги», – отвечает мама. Вернувшись домой, они застают бабушку за колкой дров…

– Бабушка ни в один свой приезд не приходила к Лиго, – говорит она. – Я никогда не видела их вместе. Только сейчас до меня это дошло. А вы откуда знаете?

– Мачеха Тумбасовой из Коней. Они соседями были.

– Да разве Лиго в Конях жили?

– В тридцатом или около того его назначили директором конезавода. При нём какая-то эпизоотия началась, и кони передохли. Удивительно, как он не сел в такие времена.

– Слишком хорошо сам сажать умел, – вставила Тумбасова свои три копейки.

– Мачехи Лениной отец милиционером был. Они с Лиго в одном доме жили, только на разных половинах. Мачеха в это время подростком была. Рассказывала: приезжает к Ирме сестра из Ленинграда, такая хорошенькая, наивная. С кем-то из тамошних Пинегиных дружила. Он её так почтительно с танцев провожал. А Лиго его от дома гонял. А когда Ирма в район уехала, он и того… вся улица её крик слышала, но никто не вышел. Время было такое…

– Не время такое, а люди такие. Потом бабка моя неродная в погребе её прятала. Бабушка твоя хотела заявление в милицию подать, а они отговаривали. Потом какой-то уполномоченный у них ночевал и под самогон проговорился: на вашего директора родственницу донос пришёл. Какая-то троцкистская группа в Конях, ну не бред? Лиго написали наверняка.

– А бабушка Ирма?