Утка с яблоками (сборник)

Аня проанализировала интонацию – кому как не ей, за тридцать-то лет, знать все его интонации! Он сказал это обреченно, но твердо, и кажется, даже со злостью. Со злостью? Может, и правда – все?

«Концовка “Осеннего марафона” меня не устраивает, – подумала Аня, – продолжать жить во вранье я не желаю. А может, все случится по другому сценарию? Как в “Любовь и голуби”? И на сухих осенних ветках распустятся цветочки? Раньше кинометафора вызывала у меня лишь смех, а сейчас раскрылся ее смысл. Голые ветки… Высохшая в браке любовь может расцвести новым цветом? Может ли? Или так бывает только в кино?.. Но уж я-то к Игорю первая не пойду, как Надежда к своему Василию – в цветастом платке и с бутылкой водки!»

Анне показалось, что в доме прохладно, и она накинула на плечи цветастую шаль, висевшую в прихожей на всякий случай – мало ли, во двор выскочить. Глянула в зеркало и опять вспомнила «Любовь и голуби». Усмехнувшись, она зажала концы платка в пальцах, раскинула руки и, на манер Надьки из кино, притопывая, прошлась кругом.

«А и пусть! – улыбаясь, пришептывала Аня под неслышный аккомпанемент гармоники. – Пусть Игорек побитый походит… А приползет прощения просить – я еще подумаю!»

2013 г.

Женщины. Судьбы. Рассказ первый

За окном валил снег. Не снежинки – настоящие хлопья – затеяли причудливый танец в подсвеченном фонарями мраке. То они порхали, кружась, вправо – влево. А то все разом отвесно падали и вдруг, замерев на мгновенье, устремлялись ввысь, подталкиваемые невидимым воздушным потоком.

Дочь забеспокоилась в своей кровати, и женщина, оторвавшись от созерцания снегопада, обернулась:

– Тш-шш… Доченька, я здесь. Я не ушла. Я никуда не уйду. Спи. Посидеть рядом?

Не ожидая ответа, она присела на стул возле кровати, как делала это ежедневно. Поправила одеяло и привычно стала похлопывать по нему, успокаивая, усыпляя. Изредка поглядывая на дочь, заговорила вполголоса в пространство, тоже по привычке, монотонно, вместо сказки.

– Ну вот, Людочка, еще один день прошел. Устала я сегодня. Ты, наверное, тоже. Но ты у меня умница, в опеке хорошо себя вела, не капризничала. И что это они выдумали – каждый месяц отчет! У меня от чеков папка пухнет, да еще все по пунктам расписать надо. Раньше-то хоть творог, фрукты на рынке покупали – но там какие чеки… Теперь все магазинное, а ты ведь к магазинному не привыкла… Тш-шш… Не ерзай. Закрывай глазки. Не хочешь?.. Ну, так полежи. Нет, вставать нельзя! Ночью надо спать. Лежи-лежи…

Дочка затихла, уставилась на мать, не мигая.

– Завтра папочке твоему память. Господи, уже год, как его нет! Мы с тобой в церковь сходим, свечку поставим. А на могилку послезавтра. Завтра-то на кладбище можно с этой его столкнуться, не хочу я ее видеть… Или не ездить? По снегу к могиле не пробраться, а если вдруг до послезавтра растает, так еще и хуже, по грязи… Нет, наверное, надо все-таки съездить, папочку твоего навестить. Ты папочку помнишь?.. Наверное, помнишь. Хоть эта его и против была, а он все равно каждый месяц заезжал. Не только денег дать, на тебя посмотреть, но и помочь что по хозяйству. Теперь ни денег, ни помощника… Помнишь, ты за штору дернула, и карниз упал? Дюбель старый из стенки вывалился. Ты даже заплакала, так испугалась… А еще больше испугалась чужого дядьки, который пришел его обратно на место приделывать. «Муж на час» – выдумают, тоже… Этот мастер мне за час нервы истрепал не хуже иного мужа. И стенка-то у нас из одного песка, и карниз дурацкий, и… Ох, да что говорить! Папа твой не такой был. Он уж, как возьмется, так и делает, и делает… Молчком, но упорно. Поэтому и до заместителя директора такого большого предприятия дослужился… А то, что не смог с нами жить, так не оттого, что бессовестный, напротив. Он совестливый, очень даже. Себя виноватым считал… Квартиру делить не стал, нам оставил. Всегда спрашивал, хватает ли денег, что он дает. Хватало… А те, что он мне на карточку переводил, когда оформил на своем заводе уборщицей, я не тратила, копила. На эти деньги мы сейчас и живем, а кончатся – не знаю, как будем… И как вообще теперь будет?..

Тяжело вздохнув, она помолчала с полминуты и снова заговорила, обращаясь то ли к дочери, то ли в пространство: