Уточкин

• в течение нескольких секунд удерживал на вытянутых вперед руках гири по 27 килограммов;

• опираясь пятками на один стул, а затылком на другой, удерживал на груди двух человек, а в вытянутой руке гирю весом 22 килограмма;

• держа в каждой руке по полуторапудовой гире, становился на носовой платок, прыгал вперед и делал сальто назад, точно приземляясь опять на платок (и так несколько раз);

• одной рукой выжимал штангу с огромными полыми шарами, внутри которых сидело по одному человеку;

• правой рукой выжимал штангу весом 115 килограммов, затем перекладывал ее в левую руку, ложился на спину и, не опуская штангу, вставал;

• во время американских гастролей боролся со львом — в наморднике и обутым в варежки; когда лев бросался на Сандова, тот ловил его, удерживал, отбрасывал и перебрасывал через себя, прижимал к арене.

А еще кажется, что эти фантастические люди будут жить вечно, потому что они знают, как при помощи физических упражнений, соблюдения режима и правильного питания можно достичь бессмертия.

Да, они уверовали в это свое знание, которое меж тем относительно, потому что у жизни, судьбы, Бога свои, только им ведомые законы.

Луи Сир, канадский силач и борец, уйдет из жизни в возрасте 49 лет от хронического нефрита.

Александр Аберг, российский борец, скончается в возрасте 39 лет от пневмонии.

Георг Лурих, артист цирка, борец, уйдет из жизни в возрасте 49 лет от сыпного тифа.

Евгений Сандов, цирковой атлет, борец, скончается в возрасте 59 лет от кровоизлияния в мозг.

Американец Фрэнк Готч, сильнейший борец 1910-х годов, скончается в возрасте 39 лет.

Владислав Краевский, врач, физиолог, теоретик и практик физической культуры, «отец русской атлетики», уйдет из жизни в возрасте 59 лет от апоплексического удара.

Итак, философия «сильной личности».

Бодифилософия.

Культ изначальности не от Адама, а от самого себя.

Впрочем, знание законов жизни не освобождает от ее конечности.

Кроме объективных социально-политических и экономических причин новая религиозность рубежа XIX — ХХ веков в каждом конкретном случае имела под собой, разумеется, и глубоко индивидуальное обоснование.

Особенно это ярко проявилось в формировании мировидения Сережи Уточкина, ставшего свидетелем смерти отца.

Горячие молитвы десятилетнего мальчика в Успенской церкви, в которой, кстати, он был крещен, просьбы к святым «помочь перед Богом и сохранить жизнь отца», многочисленные обеты в случае исцеления Исайи Кузьмича результата не дали.

Отец ушел.

В детском сознании это был крах, это читалось как предательство Бога, как Его невнимание к мольбам ребенка, да и вообще поставило под сомнение Его существование, если Он не может или не хочет помочь в том, о чем просишь, переполненный горем со слезами надежды и умиления.

«С тех пор никогда мысль о Боге меня больше не занимала» — эту фразу мы уже прочитали в первой главе этой книги. Сейчас же, в свете ницшеанского концепта, она наполняется особым значением и драматизмом. Богооставленность в данном случае ошибочно воспринимается как благо, как освобождение от ветхих догм, как возможность моделировать собственное мироздание по собственному же усмотрению, делая его комфортным применительно к собственным нуждам. А главными инструментами этого нового «домостроительства» (богословский термин, обозначающий тварный характер мира, создаваемого по Божественному произволению) становятся уже известные нам выносливость, отвага, свобода и, наконец, триумф воли.

Конечно, юный Уточкин считывал данную философию интуитивно, потому что она лежала на поверхности, потому что она была разлита во всем — в окружающей его жизни, в поведении сверстников, во взаимоотношениях взрослых, в социально-политическом контексте рубежа веков, и не уверовать в нее было невозможно.

Простая вера в самого себя.

Вера как факт религиозного сознания.

Религиозность как способность видеть дальше вытянутой вперед руки.

Мысль о Боге Сережу, как ему казалось, не занимала.

Но она, вне всякого сомнения, в нем была.

Просто таилась до поры.

И это было вопросом времени.

Глава третья