Утоли мои печали

– А что тебе там делать, скажи на милость? – пожала она недоуменно плечами. – Реализоваться следует там, где сосредоточена научная и техническая мысль. То есть в Москве.

– Глаш, – попытался остановить он размах ее замыслов, – ты уж меня сразу в ректоры вуза какого не назначай, лады? Я пока ничего не решил и склонен принять одно интересное предложение, совсем не в Москве, и давай больше это не будем обсуждать. А дом родне передай, у меня другая жизнь, походная и переездная. Не придумывай мне семейственности домашней, не про меня это, – и он посмотрел время на экране телефона. – Мне вот еще пару важных звонков сделать надо до отъезда и поработать немного. Пока я еще на объекте деньги зарабатываю и отвечаю там за все.

– Да, кстати, – заметила она, подозрительно скромно и осторожненько, – насчет «капитал не накопил». Я бы не стала настаивать на этом утверждении.

– Не понял? – приподнял одну бровь вопросительно Вершинин. – И о чем это ты?

– Ну, я несколько преувеличила свое бедственное положение малоимущей старушки, – улыбаясь наигранной скромницей, объясняла Глафира Сергеевна. – Не для тебя приврала, ты меня вообще об этом никогда не спрашивал. А так, в воспитательных целях для остальной семьи.

– И насколько преувеличила? – усмехнулся Вершинин.

– Порядочно, – вздохнув, призналась она. – Кое-какие средства остались от Петеньки, он обо мне позаботился задолго до своей смерти. Капали все-таки патентные проценты и роялти с его опубликованных работ. Ну и кое-что я продала из малых скульптурных форм. – И энергично заверила: – Но только то, что нам с Петрушей обоим не нравилось. Всего пару вещиц.

– Ну, если пару… – как строгий папаня, покивал Григорий и, не выдержав, запрокинул голову, расхохотался. – Глаша! Ты уникум! Я тебя обожаю!

– Отвечаю тебе взаимностью, – улыбалась она. – Ну так вот. Я к чему тут признаниями травмирую свою нежную нервную систему: к тому, что я открыла специальный счет на твое имя и все эти годы, деньги, что ты мне присылал, переводила в евро и складывала на этот счет для тебя. Именно потому, что ты бы сам не накопил, а у меня это хорошо получается. Там сейчас приличная сумма набежала, да еще с процентами. Так что ты богатый жених.

– Не возьму, – серьезно заявил Вершинин. – Я тебе деньги присылал, вот ты их и трать на себя и на все, что тебе захочется.

– А мне хочется дорогой, замечательный автомобиль для тебя. Лучше внедорожник. Говорят, они безопаснее.

– Не обсуждается! – отрезал Григорий.

Подошел к ней, обнял за плечи, поцеловал в щечку, прижался головой к ее голове и предупредил:

– Даже думать не смей что-то мне покупать. Осерчаю! Лучше придумай, как на себя их потратить. Хочешь, дорогущий отдых в Европе тебе закатим? – чмокнул ее в другую щеку и выпрямился. – Все, я пошел работать.

– Подожди, – удержала внука за руку Глафира Сергеевна. – Ты хотя бы признаешься Марьяше в своих чувствах?

– Нет, – холодно отрезал он.

– Ну, хоть как-то обнадежишь ее, намекнешь, что продолжение ваших отношений возможно?

– Нет, – повторил он и предупредил: – И больше мы с тобой на эту тему говорить не будем.

– Ну, не будем, – вздохнула расстроенно она. – Твое дело, тебе и расплачиваться.

А обед у них, как ни странно, прошел очень весело. Сидели за столом вчетвером – Глафира Сергеевна, Григорий, Марьяна и Женуария. Развеселый тон прощальному обеду задала Марьяна историей о том, как в село Красивое приехала делегация из Китая и какие с ними происходили курьезы в деревне, живущей по правилам и устоям Древней Руси. Тему подхватил Григорий, рассказав о китайцах на Дальнем Востоке. Они замечательно посмеялись, поговорили и не заметили, как и время пролетело.

И все. Вот и все. Уже и такси у ворот.

Настала пора прощальных торопливых поцелуев, пожеланий-обещаний…

– Это тебе, – протянула Вершинину Марьяна какую-то штучку.

Он взял и рассмотрел: небольшой берестяной кружочек, оплетенный тонким кожаным шнурком по краю, подвешенный на более толстый шнурок. А на бересте изумительно филигранно, до тончайших деталей, сделан по неизвестной ему технологии рисунок-изображение воина на коне с копьем в одной руке, смотрящего куда-то вдаль. И даже речку с волнами видно, и ее крутой берег, и лес вдалеке. Потрясающая работа!

– Святой Георгий, защитник Родины. Это оберег, – объяснила Марьяна и улыбнулась: – Пусть охраняет тебя, чтобы больше не возникало нужды в тренировках по бегу.

Вершинин заглянул в темно-голубые глаза девушки и не увидел в них того, что боялся увидеть, – не было в них ни горечи, ни ожидания от него самых важных слов, ни укора и извечной женской обиды, что не произнес эти главные слова и ничего не пообещал, ни грусти по несбывшемуся, ни просьбы. А плескалось в них понимание, поразительная женская мудрость и… и прощение.

Мудрость непостижимой женщины.

– Береги себя, баженый мой, – улыбнулась она ему и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала в щеку.

Дома у родителей, коротко простившись с ними, Григорий остановился на пару мгновений перед выходом, вошел в поисковик на смартфоне и посмотрел, что значит слово «баженый».