Утоли моя печали

– Но он-то каким боком ко всему этому?

– У него были тесные связи с семьей Кузминых. Очень тесные. И о них Сливков хорошо знал.

– Ну, вы сейчас нам навешаете темняков, – скрывая свое расстройство, хихикнул прокурор. – Да еще каких!.. Если тут замешан КГБ – эту веревочку нам не потянуть. Из Москвы подмога нужна. Больно уж контора серьезная, и концы умеет прятать. Отсюда мы их никак не достанем.

Бурцев хорошо себе это представлял и в какой-то мере жалел местных законников – таинственную спецслужбу, на которую работал головорез Елизаров, и из Москвы-то было не достать, однако ему сейчас требовалось, чтобы в тех местах, где неведомые генерал Клепиков и полковник Скворчевский «обрубали концы» и затирали свои следы, возникло хоть какое-нибудь шевеление. Был необходим постоянный и сильный раздражитель, что-то вроде гвоздя в сапоге, чтобы вынудить их проявиться, заставить выйти на контакт с прокуратурой.

Сесть им на хвост, пока они твой не выщипали…

А там разобраться, кто же у головорезов небесный покровитель.

И если после этого Генеральный скажет «ша», если закон для них не писан, а все их сатанинские действия творятся в интересах государства, то под человеческим разумом можно подводить черту.

– Вы – отсюда, мы – оттуда, – пообещал Бурцев. – Глядишь, кого-нибудь и достанем.

– У нас по городу такие хорошие показатели были за прошлый год, вздохнул прокурор. – Все тяжкие раскрыты… А теперь…

– Егеря Вохмина помните? Свидетелем проходил?

– Как же, помню. Из «Русской ловли».

– Он-то хоть жив?

Кажется, прокурор уже сомневался во всем и, ожидая еще какой-нибудь неприятности, ладонью вытер голову и потянулся к телефону.

– Сейчас… Все выясню! Был жив!.. Позавчера на глухарей звал. Скоро охота открывается…

– Не звоните. – Бурцев отнял у него трубку и положил на аппарат. Найдите только адрес. И еще. В доме, где жили Лидия Васильевна и этот инженер Прозоров, квартировала учительница, – он намеренно говорил сухо и независимо. – Где она сейчас, знаете? И что с ней?

Прокурор уже опасался всего, окончательно расстроенный и сбитый с толку. Видно было, что он знает, но взлелеянная студеницкой жизнью беззаботность сейчас не выдерживала обвала забот, и всякая информация воспринималась с испугом.

– А что с ней? – спросил он, вероятно вспомнив, что у гостя из Москвы с Ксенией были отношения, и предчувствуя, что сейчас на его голову свалится еще не испытанный гнев.

– Это я спрашиваю, что с ней, – поправил Бурцев.

– У вас есть какая-то… информация?

– Нет у меня никакой информации! Законник облегченно вздохнул, но в голосе еще слышался испуг:

– Она год как уволилась и уехала. Еще до конца декретного отпуска.

За окном вдруг сорвалась и со звоном разбилась об асфальт огромная блестящая сосулька. Бурцев засмеялся.

– Что? – насторожился прокурор и выглянул в окно, перехватив его взгляд.

– Да нет, ничего!.. Все хорошо, а кого она родила, знаете?

– Нет, – расстроился тот. – Но могу уточнить, сейчас же!

– Уточните, пожалуйста. И еще – в какой город уехала.

Прокурор стал накручивать телефон, а Сергей подошел к окну, и в тот же миг сорвалась еще одна сосулька. Должно быть, роды у Ксении принимал акушер Сливков, должен был успеть принять… И как жаль, что его нет в живых!

Тем временем прокурор кому-то давал нагоняй по телефону, говорил намеренно громко и властно, чтобы его старания слышал московский начальник.

Потом положил трубку и пристукнул кулаком по столу.

– Анархия! Полнейшая! Оказывается, жила без прописки, и на работу так приняли… Бардак! Попробуй теперь установи, куда она выехала!

Тут его что-то осенило. В глазах прокурора зардел откровенный огонек провинциального любопытства, но он не посмел ничего спросить, а только сказал внезапно изменившимся, по-мужски доверительным тоном:

– Девочка родилась, три восемьсот, рост пятьдесят девять сантиметров.

Сергей надел пальто и крепко пожал ему руку.

– Спасибо вам! У меня нет никаких претензий. Все замечательно!

Однако и это прокурор понял по-своему, ибо спросил вслед неуверенным голосом:

– Может, мне заявление написать? На пенсию?

Taken: , 1

3

Вохмин оказался дома – чистил крышу от снега и попутно загорал, раздевшись до пояса: на солнце уже припекало, хотя талая вода, сбегая по сосулькам, падала на льдистую землю и в тени замерзала. Гостя он увидел еще на подходе ко двору и, похоже, узнал, воткнул лопату и стал спускаться по приставной лестнице.

– Как вас увижу, так у меня сразу сердце сосет, – признался Вохмин, закуривая. – Опять чего-то стряслось, или что?

Два года назад благодаря своей многодетной семье – шестеро детей-погодков – егеря не то чтобы освободили от уголовной ответственности, а научили, как и что говорить, чтобы не сесть и пойти свидетелем. За безопасность на охоте отвечал Вохмин, а если принять во внимание, что он по природной честности своей молол на допросах, дескать, оборотень и так далее, то ему бы грозил срок много больший, чем голландец получил за убийство.

Было тут чему сосать сердце…

– Я по старому делу, – слегка напряг его Бурцев. – Кое-какие новые факты появились…