«Помню такой инцидент, — рассказывал Хрущев. — Берия, Маленков и Микоян сговорились с девушками, которые приносили вино, чтобы те подавали им бутылки от вина, но наливали бы туда воду и слегка закрашивали ее вином или же соками.
Таким образом, в бокалах виднелась жидкость нужного цвета: если белое было вино, то белая жидкость, если красное вино, то красная. А это была просто вода, и они пили ее.
Но Щербаков (кандидат в члены Политбюро, начальник Главного политического управления РККА) разоблачил их.
Он налил себе „вина“ из какой-то такой бутылки, попробовал и заорал:
— Да они же пьют не вино!
Сталин взбесился, что его обманывают, и устроил скандал Берии, Маленкову и Микояну».
Оно и понятно! Сталин считал спиртное эликсиром правды и любил наблюдать за поведением и разговорами своих подвыпивших гостей.
Зная отношения Хрущева к Сталину, вряд ли его воспоминания можно считать беспристрастными. И если верить Никите Сергеевичу, то Сталин был чуть ли не потомственным алкоголиком.
«Сталин, — вспоминал Хрущев, — рассказывал о своём отце, что тот был сапожником и сильно пил. Так пил, что порою пояс пропивал. А для грузина пропить пояс — это самое последнее дело».
«Он, — рассказывает Сталин, — когда я ещё в люльке лежал маленьким, бывало, подходил, обмакивал палец в стакан вина и давал мне пососать. Приучал меня, когда я ещё в люльке лежал».
«Помню такой конкретный случай, — вспоминал Хрущев времена Гражданской войны, — когда Сталин прямо выражал неудовольствие Лениным.
Когда Сталин, по его рассказу, находился в Царицыне, он поехал на хлебозаготовки и принимал тогда же меры по организации обороны Царицына.
Туда вместе с 5-й армией отступил с Украины Ворошилов, и там они сошлись со Сталиным. Сталин рассказывал, что Ленин вызвал его в Москву с докладом о положении вещей.
Потом Ленин ему говорит:
— Батенька, я получил сведения, что вы там пьянствуете: сами пьёте и других спаиваете. Нельзя это делать!
Сталин и не отрицал, что он там пил. В чём же дело?
— Вот видите, кто-то ему наговорил. Это спецы наговорили, а он мне нотацию читал, — высказывался Сталин с явным недовольством».
Мы между собой переговаривались: видимо, этот недостаток, от которого мы страдаем, работая под руководством Сталина, — давний порок. Он ещё в те времена пьянствовал, Ленин это знал и предупреждал его.
Хрущёв в своих мемуарах делит сталинское «пьянство» на несколько этапов.
Первый из них относится к 1934–1938 годам. Тогда Сталин, по его мнению, не был склонен к «алкогольным излишествам» сам и не принуждал к ним других.
«Я, — писал он, — бывал на обедах у Сталина, когда работал ещё секретарём Московского городского комитета партии. Это были семейные обеды, именно семейные, на которые приглашались я и Булганин. Сталин всегда говорил в шутку:
— Ну, отцы города, занимайте свои места.
Это был действительно обед. Было там и вино и всё прочее, но в довольно умеренном количестве. И если человек говорил, что не может пить, то особенного принуждения и не было».
Да и сам Сталин, по словам Никиты Сергеевича, тогда мало пил.
Да и позже, как утверждал тот же Хрущев, Сталин «выпивал ещё весьма умеренно», и ему его умеренность нравилась.
В 1939–1941 годах, по мнению Хрущёва, изменились.
«А в предвоенный период, — вспоминал он, — если кто-либо говорил, что не может или не хочет пить, то это считалось совершенно недопустимым.
И потом завели такой порядок, что если кто-нибудь не поддержит объявленный тост, то ему полагается в виде штрафа ещё дополнительно бокал, а может быть, и несколько бокалов.
Были и всякие другие выдумки. Во всём этом очень большую роль играл Берия, и всё сводилось к тому, чтобы как можно больше выпить и всех накачать. И это делалось потому, что этого хотел именно Сталин.
Возвращаюсь к тому, что Сталин перед войной стал как бы мрачнее. На его лице было больше задумчивости, он больше сам стал пить и спаивать других. Буквально спаивать!
Мы между собой перебрасывались словами, как бы поскорее кончить этот обед или ужин. А другой раз ещё до ужина, до обеда говорили:
— Ну, как сегодня — будет вызов или не будет?
Мы хотели, чтобы вызова не было, потому что нам нужно было работать, а Сталин лишал нас этой возможности.
Обеды у него продолжались иногда до рассвета, а иной раз они просто парализовали работу правительства и партийных руководителей, потому что, уйдя оттуда, просидев ночь „под парами“, накаченный вином человек уже не мог работать.
Водки и коньяка пили мало. Кто желал, мог пить в неограниченном количестве. Однако сам Сталин выпивал рюмку коньяка или водки в начале обеда, а потом вино.
Но если пить одно вино пять-шесть часов, хотя и маленькими бокалами, так чёрт его знает, что получится! Даже если воду так пить, то и от неё опьянеешь, а не только от вина.
Всех буквально воротило, до рвоты доходило, но Сталин был в этом вопросе неумолим.
Берия тут вертелся с шутками-прибаутками. Эти шутки-прибаутки сдабривали вечер и питие у Сталина.