Утопая в беспредельном депрессняке

Пятница – это был потрясающий день, и он знал: то, из-за чего мама с папой постоянно ссорились, больше не повторится. А вчера по пути из Дублина они все время пели, шутили, шрали в разные игры, и было так весело, как не бывало уже целую вечность. А сегодня было еще лучше, а завтра будет еще лучше, а послезавтра – даже лучше этого. Так оно и пойдет – все лучше и лучше, пока у него не будет самая счастливая семья во всем свете.

И что с того, если отцу нравится так жестоко разыгрывать Джонни и пугать его'? Он изо всех сил старается, чтобы все было как можно лучше, и Джонни не станет мешать ему, плача и капризничая, как маленький ребенок. Он смотрел на отца, задрав голову, и широкая улыбка дрожала у него на губах.

И тут он увидел, что отец плачет.

И гут он понял – что-то не так, и испугался. Он не хотел, чтобы что-нибудь случилось с отцом, – только не с ним, только не сейчас. Он хотел, чтобы отец не расстраивался, чтобы он был счастлив, и поэтому он крепко обнял отца за ноги и прижался к ним.

Подняв голову, Джонни увидел, что отец улыбается ему. Все снова стало хорошо, решил он. Он все исправил, он успокоил отца. Единственное, что было нужно отцу, – чтобы ею обняли. Надо только обнять человека, и все будет в порядке. Он был счастлив оттого, что заставил отца улыбнуться.

Джаспер подхватил Джонни и посадил к себе на плечи. Он спросил сына, удобно ли ему. «Просто замечательно, в жизни не было лучше», – ответил Джонни, и отец засмеялся, потому что всякий раз, когда Джонни спрашивали, хорошо ли ему, он отвечал именно так: «Просто замечательно, в жизни не было лучше».

Джаспер повернулся к морю, и они стали смотреть, как садится солнце. Даже закрыв глаза, Джонни ощущал его тепло, доходившее издалека. Солнце светило так ярко, что он видел внутреннюю поверхность век. Это было здорово, ему всегда становилось хорошо от каких-нибудь пустяковых вещей вроде этой. Иногда он тер и тер глаза целую вечность, пока веки изнутри не начинали сиять всеми цветами радуги Джонни рассказал об этом отцу, добавив, что это секрет.

Джаспер велел сыну никогда больше не делать этого, потому что это вредно для глаз. Он объяснил, какие они чувствительные и что будет с Джонни, если он их лишится. И вообще, сказал он, секреты – это плохо. Ничто не остается в секрете надолго. Даже твой лучший друг может проболтаться, а то и ты сам. Рано или поздно ты все равно раскроешь секрет кому-нибудь, и он уже не будет секретом. А если кто-нибудь узнает его, то очень скоро узнают и все остальные. Держать что-нибудь в секрете, сказал Джаспер, это все равно что лгать. Секреты всегда приносят одни неприятности, и ничего больше. Уже по одному голосу отца было ясно, что тот опять загрустил.

Отец поставил Джонни на землю рядом с собой.

Джонни сидел, пытаясь понять то, что отец сказал ему. Ему не понравился рассказ о морском чудовище, он не понял, почему секреты – это плохо, и его пугал этот печальный голос, который был не похож на голос отца. Джонни хотелось, чтобы ему рассказали какую-нибудь хорошую историю. Он не любил страшных историй, никогда не любил, и отец знал об этом. Джонни открыл рот, чтобы задать отцу вопрос.

Джаспер Уокер посмотрел на сына и, увидев, что тот хочет что-то произнести, приложил палец к губам, призывая к молчанию. Джонни нахмурился, но ничего не сказал, и Джаспер Уокер улыбнулся. Протянув руку, он на миг взял мальчика за подбородок.

– Я люблю тебя, Джонни, люблю всем сердцем, – сказал он.

Джонни Уокер смотрел, как отец отошел от него на шаг и, встав у самого обрыва, широко развел руки в стороны и полетел за край земли.

После похорон ветеринар пришел к ним домой и принес свои соболезнования, а также белого щенка с черными пятнами. Лишь увидев этого щенка, Джонни с мамой поняли, что значит быть по-настоящему печальным, заброшенным и несчастным. То ли он грустил оттого, что потерял свою маму, то ли каким-то образом чувствовал гнетущую атмосферу дома, но только морда щенка с плачущими глазами заполнила пустоту в сердце маленького Джонни Уокера. Вечером он решил назвать щенка Джаспером, в честь отца. Мама отреагировала на это решение потоком слез.

Время то тянулось, то неслось, пока вдруг не подкрался день, когда мама родила ребенка, второго сына Джаспера. Мальчик был очень красив и очень похож на отца – такой же мертвый. Опять слезы и священники, еще одна месса, еще одна могила, еще один черный день.

Прошло несколько месяцев, не принеся с собой ничего неожиданного, – те же слезы, сожаления, священники и соседи, а также все прочие, кто не мог не совать повсюду свой нос. Когда все успокоилось, Джонни Уокер с мамой вновь были предоставлены самим себе и попытались, как могли, разобраться в своей жизни, понять, что им нужно друг от друга.

И еще долгие годы Джаспер озадаченно следил своими желтыми глазами за тем, как они стараются решить эту проблему.