Утопия

Ларс Петерссон был беспандемным вот уже полтора года. Его невеста Лил находила особую прелесть в его стальном значке с гордой надписью «Без Пандема»; для нее, девчонки, этот значок был пугающим и притягательным символом Ларсовой независимости, исключительности и силы.

Вот уже полтора года Ларс не разговаривал с Пандемом (а поначалу было ох как трудно!), не принимал от него советов и не ждал помощи; впрочем, главная фишка заключалась не в этом.

Вот уже полтора года Ларс был смертен. Одно это осознание сводило с ума не только Лил, но целые батальоны окрестных девчонок; Лил ревновала, иногда устраивала Ларсу робкие сцены, но почти сразу отступалась и прощала — понимала, глупышка, что местом в Ларсовом сердце надо дорожить, как сиденьем в переполненном автобусе, и, однажды ухватившись за поручень, держать его зубами и когтями — а то ведь вылетишь на всем ходу…

Лил была хороша — загорала голышом, вся была бронзовая, без единой белой полосочки, с подтянутой гладкой попкой, которую почти закрывали светлые волосы, если их свободно распустить; грудь у Лил была такая пышная, что золотой медальон терялся в темной ложбинке. Всякий раз, обнимая свою великолепную Лил, Ларс думал, что это может быть последняя их ночь; всякий раз, заводя мотор или поднимая парус, он знал, что может слететь с моста, или размазаться по скале, или взорваться, или утонуть — и исчезнуть навсегда.

Он был самым счастливым человеком на всем побережье.

Просто невероятно, что можно быть еще счастливее; тем не менее ранним утром пятнадцатого июля, входя в родной эллинг, где пахло неповторимо и остро, где в особых креплениях покоились туши лодок и где ждала его совершенно готовая к плаванию «Анабелла» — Ларс подумал, что вот он, пик счастья в его короткой, но такой клевой жизни.

Виктор ждал на причале; его лодка называлась горделиво: «Пофиг». На серой ветровке Виктора — на спине и на груди — светящейся краской было написано то же, что на Ларсовом значке: «Без Пандема!»

Они ударили по рукам. Качнулся понтон, завизжали девчонки. Кто-то дудел в трубу; Лил протиснулась сквозь стенку загорелых потных спин, разводя бицепсы Ларсовых приятелей, будто ветки деревьев. Глаза ее были какие-то неправильные.

— Послушай, Ларс, — пробормотала Лил, глядя в доски понтона. — Может… сегодня вам не плыть… то есть не идти?

Он взял ее пятерней за лицо. Нет, она его не разозлила; наоборот, что-то трогательное было в ее беспокойстве. Те, на берегу, просто визжали и бросали в воздух панамки…

— Не трусь, — сказал он, усмехаясь. — Два раза не умирать!

Эту старинную фразу, когда-то так поразившую его, он любил произносить по случаю и без случая, она всякий раз действовала на него как глоток ледяного пива в жаркий полдень.

Они с Виктором влезли в лодки, судья дал команду, и скоро Лил, а с ней причал, а с ним весь берег ушли далеко назад, завалились за горизонт, благо ветер в тот день был — только лови…

Он видел желтый парус Виктора, идущий параллельным курсом. Звук ветра, звук паруса, звук разрезаемой воды — и никаких других звуков; чайки отстали. Ларс сидел на корме, равнодушный к палящему солнцу, равнодушный ко всему, кроме ветра.

К полудню на горизонте показалась — и пропала — платформа жилого города. (Перед стартом они долго возились, прокладывая курс таким образом, чтобы подальше обойти освоенные места, чтобы никаких пассажирских трасс, никаких платформ и никаких людей — чтобы все было по-честному: море, Ларс, Виктор.)

Наступил вечер. Солнце садилось в море, погожее и бронзовое, как голенькая Лил. Ветер чуть ослабел; Ларс поужинал. Желтый парус Виктора маячил так далеко, что без бинокля его почти невозможно было различить.

Виктор был тоже беспандемник. Дольше, чем Ларс; Виктор обходился без Пандема три года, собственно, это его пример — его наглый, брутальный… Они встретились как враги, потом оставили ненависть, но друзьями так и не стали. Кажется, Виктор приставал к Лил. Ларс точно знал, что Лил его отшила… Да мало ли кто приставал к Лил… Во всяком случае, эту регату они устроили ради себя самих, а не ради кого-то еще. Они были равны — двое мужчин без Пандема в голове, смертных, но любящих жизнь…

Мать считала Ларса идиотом. Желала ему подавиться вишневой косточкой и поскорее сдохнуть. На самом деле, конечно, она ужасно боялась, чтобы с Ларсом чего не приключилось; сестра говорила, что мать каждый день умоляет Пандема пощадить ее глупого сыночка и не допустить его смерти…

Ларс ухмыльнулся. Как бы не так; Рози-ветер, шестипудовая бабища-байкер, на глазах у пятнадцати своих приятелей — и Ларса в том числе — влипла в стену на своем «Судзуки», не вписавшись в крутой поворот. Розины мозги пришлось отмывать тряпочкой; из пятнадцати свидетелей только двое после этого остались беспандемниками — Ларс и еще один парень. Рози умерла! Это было ужасно… и это было великолепно, потому что доказывало, что Пандем не врет.