Рубиново тлеет кончик благовонной палочки. Сандаловое дерево.
– Ты каждый день будешь ездить верхом, – говорит Джаспер.
– Я каждый день буду ездить верхом, – соглашается Трикс.
Джасперу, на грани нервного срыва, предстояла двенадцатичасовая морская переправа в сопровождении верного Формаджо; затею не одобрял доктор Белл, но горячо поддерживал директор школы Епископа Илийского, утверждая, что в свое время ему, тогда шестнадцатилетнему кадету, пошел на пользу свежий морской воздух. Джаспер, изнуренный непрекращающимися попытками Тук-Тука свести его с ума, был не в силах выразить собственного мнения. Дедушке Джаспера отправили телеграмму. Он должен был встретить внука в порту Хук-ван-Холланд. Много позже Джаспер сообразил, что больше всего директор опасался, как бы безумие не настигло его подопечного на территории школы. Предпочтительнее, чтобы это произошло подальше от Свофхем-Хаус, где-нибудь в другой стране. Доктор Белл вручил Формаджо какие-то таблетки, на случай если состояние Джаспера резко ухудшится. В Гарвич их отвезли на машине. На полпути состояние Джаспера резко ухудшилось. Тук-тук-туки теперь звучали беспрерывно. Таблетки купировали приступ, но не остановили атаку. Джаспер и Формаджо взошли на борт парома «Арнем». Море штормило. Друзья сидели в салоне второго класса. Формаджо отходил от Джаспера только для того, чтобы выбросить за борт очередной пакет рвотных масс. Какие-то солдаты, на пути в Западную Германию, сначала беззлобно подтрунивали над блюющим Формаджо, над бледным как смерть Джаспером и над их дурацкой школьной формой, но потом сжалились: «Вот, глотните, бедолаги». Армейская фляжка. Чай с джином, для укрепления здоровья. «Арнем» подошел к причалу под вечерним небом. Солдаты пожелали им удачи, и мир их проглотил.
Джаспер спускается по лестнице из квартиры Трикс, направляясь к Графграверсграхту. К десятому или двенадцатому лестничному пролету он начинает понимать, что его тело все еще в кровати, на четвертом этаже, но во сне он приближается к подземному туннелю. Там ждет старуха. Она подносит палец к губам – ш-ш-ш! – показывает на отверстие в стене. Джаспер заглядывает в него. За стеной – склеп, или каземат, или и то и другое. Тук-Тук, в церемониальном облачении, сидит на китовой челюсти: в одной руке у него нож, в другой – берцовая кость. Кость испещрена зарубками. «Как Робинзон Крузо, – думает Джаспер. – Ведет счет дням на необитаемом острове». Их взгляды встречаются. Внезапно срабатывает какой-то механизм, и Джаспер с Тук-Туком меняются местами. Теперь Джаспер – узник в самом глубоком подземелье Тук-Тукова разума, откуда не спастись и не сбежать. Даже в смерти оттуда не выбраться. Глаз за стеной – Тук-Туков глаз – исчезает. Джаспер остается в одиночестве, и теперь ему целую вечность придется водить ножом по кости, как смычком по скрипичным струнам…
…и в голове Джаспера раздается пронзительный визг металла. Он просыпается в постели Трикс под скрежет трамвайных колес за окном. Сердце колотится. Он понемногу приходит в себя, с облегчением осознает, что больше не заключен в подземный склеп. Трамвай проехал, и теперь слышно только тихое дыхание Трикс, шуршание дождя по амстердамским крышам, вздохи парового отопления в доме 81 на Графграверсграхт и шорох уходящей ночи. Трудно отличить одно от другого.
«Мы верим, что любимые не причинят нам боли…»
Колокола Остеркеркa бегло вызванивают пять печальных нот. Джаспер набрасывает коричневый махровый халат Трикс и плетется в ванную. Мази, баночки с кремами, бутылочки лосьонов. Избегая смотреть в зеркало, Джаспер ополаскивает лицо. Он ощущает то, что хочется назвать «болью перемен», но не знает, есть такое чувство или нет. Он заходит на кухню, съедает апельсин. Ставит чайник на плиту и снимает его с огня, прежде чем вода закипает, чтобы свисток не разбудил хозяйку квартиры. Садится с кружкой чая за стол Трикс. Серебряный конь смотрит на Джаспера опаловым глазом. В прошедших часах похоронены строки. Джаспер осторожно начинает раскопки.