Утопия-авеню

Недоуменное лицо Дина отражается в зеркальных очках охранника.

– А где Бонни или Банни?

Взмах охранниковой руки охватывает небо и землю.

– Где-то здесь.

«Вот же черт!»

Дин садится на корточки:

– Слушай, Боливар, видишь вон тот синий флаг? – Он указывает пальцем в ту сторону. – Там место сбора потерявшихся детей.

– Значит, пойдем туда, Дин.

– Отличная мысль, – говорит охранник.

«Вот еще умник выискался», – думает Дин.

– Нехорошо, когда дети доверяют незнакомцам.

– Но ты же не незнакомец, – говорит охранник. – Ты – Дин Мосс. Из «Утопия-авеню».

Дин понимает, что теперь ему не отвертеться. «Если сейчас не потратить десять минут на то, чтобы отвести мальчишку к синему флагу, то потом лет семьдесят так и будешь думать, что с ним случилось…»

– Ладно, Боливар, пойдем.

– Если ты посадишь меня к себе на плечи, – через несколько шагов говорит Боливар, – то Ди-Ди или Бен меня быстрее заметят.

Дин берет его на плечи. Боливар прижимает ладошки к голове Дина, будто знахарь или какой-нибудь целитель. «Нет, все-таки нехорошо, когда дети доверяют незнакомцам», – думает Дин. И все же, раз уж Боливар избрал его в проводники, доверие надо оправдать. Гитарные аккорды носятся в воздухе, сливаются с собственным эхом. На расстеленных покрывалах загорают женщины. На траве сидят и курят подростки. Целуются парочки. В тени палаток и шатров обедают семьи. Девчонки красятся. Какая-то женщина кормит грудью ребенка у всех на виду, как ни в чем не бывало. «Да, в Гайд-парке такого не увидишь…» Там и сям бродят клоуны на ходулях. Подростки бренчат на гитарах. «О, знакомая мелодия…» Подбирают аккорды к «Откати камень», спорят, там ре или ре минор. «Пусть помучаются… – думает Дин. – Совсем как я…»

– Тебе сколько лет? – спрашивает Боливар.

– Двадцать четыре. А тебе?

– Восемьсот восемь.

– Угу. Ты хорошо сохранился. Наверное, у тебя какой-то чудо-крем есть.

– А ты из Лондона, Дин?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Ты говоришь как трубочист из «Мэри Поппинс».

– А у нас сказали бы, что это ты смешно говоришь.

Мимо с визгом пробегает орава ребятишек.

– А ты папа? – спрашивает Боливар.

– Ух ты, глянь, как вон тот тип здорово вяжет воздушные шарики!

– У тебя есть дети?

«Ну просто все понимает…»

– Суд пока не решил.

– А почему ты сам не знаешь, есть у тебя дети или нет?

– Ну, это такая взрослая проблема…

Боливар поудобнее устраивается на плечах Дина:

– Ты переспал с женщиной, у которой родился ребенок, но не знаешь наверняка, что он вырос у нее в утробе из твоего семени, так?

«Фигассе…»

Дин изгибает шею, смотрит на Боливара.

Мальчишка торжествующе глядит на него.

– Откуда ты знаешь? Как ты такое можешь знать?

– Обоснованная догадка.

– Надо же, как в Америке дети быстро взрослеют! – Дин решительно шагает к синему флагу.

По почти безоблачному небу летит биплан, тянет за собой полотнище с надписью: «ИЗМУЧИЛА ЖАЖДА? ХВАТАЙ КОКА-КОЛУ!»

– А почему ты не хочешь быть папой? – спрашивает Боливар.

– А почему ты задаешь столько вопросов «почему»?

– А почему ты больше не задаешь вопросов «почему»?

– Потому что я вырос. Потому что это чертовски раздражает.

– В нашей семье за слово «чертовски» тебе пришлось бы положить двадцать пять центов в Сквернослов, – говорит Боливар. – Это такая специальная копилка, ее мама завела, чтобы я не рос на помойке. Так почему ты не хочешь быть папой?

– С чего ты взял, что я не хочу?

– Я тебя спрашиваю, а ты уходишь от ответа и меняешь тему.

Дин отступает в сторону, пропуская тележку продавца арбузов.

– Ну… наверное, потому, что не хочу быть таким отцом, какого мне самому не надо.

Боливар гладит его по голове, будто утешая.

У входа в шатер для потерявшихся детей переминается с ноги на ногу веснушчатый тип в панамке и в футболке с эмблемой «Сан-Франциско джайантс». Он нервно дымит сигаретой, но, как только замечает Боливара, волнение моментально сменяется облегчением. «Вот ради этого и стоило провожать мальчишку…» – думает Дин.

– Господи боже ты мой, Болли! – говорит веснушчатый тип. – Как ты нас напугал!

– Сквернослов, – отвечает Боливар. – Не поминай имя Господа всуе. С тебя пятьдесят центов: двадцать пять за «господи» и двадцать пять за «боже мой». Я не забуду.

Веснушчатый тип морщится, мол, боже, дай мне силы, и говорит Дину:

– Спасибо. Меня зовут Бенджамин Олинс, можно просто Бен. Я приемный отец Боливара.

– Почетный отец, – поправляет его Боливар.

– Почетный отец, – соглашается Бен, снимая мальчика с плеч Дина. – С мамой прямо беда. Куда ты делся?

– Я вас искал. А нашел вот его. – Боливар показывает на Дина. – В трейлере. Его зовут Дин, он из Лондона и пока не знает, папа он или нет. Поговори с ним, Бен. По-взрослому.

Выслушав эту речь, Бен недоуменно морщит лоб и пристально смотрит на Дина:

– Дин Мосс? Из «Утопия-авеню»? Охренеть… Дин Мосс собственной персоной.

– Еще двадцать пять центов в Сквернослов. С тебя уже три четвертака, – заявляет Боливар.

– Мы же специально приехали ради «Утопия-авеню»…

– Ничего не знаю. Три четвертака. А мама приехала из-за Джонни Винтера, а не из-за Дина. Извини, Дин. Ой, там тетя раздает конфеты детишкам, которые потерялись. Я мигом. Только вы никуда не уходите.