Утопия для реалистов

Но прежде чем волноваться, следует вспомнить, что не всякий согласится с подобным ходом мысли. В 1850 г. философ Фредерик Бастиа сочинил эссе Ce qu’on voit et ce qu’on ne voit pas, что приблизительно означает: «Что мы видим, а чего не видим»[172]. Он говорит, что с определенной точки зрения разбить окно — отличная идея. «Если предположить, что надо истратить шесть франков для починки стекла и что этим хотят сказать, что благодаря этому случаю стекольная промышленность получила шесть франков, и что на эти шесть франков ей оказано поощрение, то я буду вполне согласен с этим рассуждением… Придет стекольщик, исполнит свое дело, возьмет шесть франков, потрет руки от удовольствия.»

Ce qu’on voit.

Но Бастиа понимал, что эта теория не учитывает того, что мы не видим. Положим (вновь), что министерство юстиции сообщает о 15 — процентном росте активности на улицах. Вполне естественно, что вам захочется узнать, что именно там происходит. Пикник у соседей или публичные обнажения? Уличные музыканты или уличные грабители? Лотки с лимонадом или разбитые окна? Какова природапроисходящей активности?

Именно этого ВВП, священная для современного общества мера прогресса, не измеряет.

Ce qu’on ne voit pas.

Чего мы не видим?

Валовый внутренний продукт. Так что же это такое?

Ну, это просто, скажете вы: ВВП является суммой всех товаров и услуг, производимых страной, с учетом сезонных колебаний, инфляции и, может быть, покупательной способности.

На что Бастиа ответил бы: вы упускаете из виду существенные части картины. Коммунальные услуги, чистый воздух, бесплатные газовые баллоны для дома — все это ничуть не повышает ВВП. Если женщина-предприниматель выйдет замуж за своего уборщика, то ВВП упадет, так как ее муж станет заниматься работой по дому бесплатно. Или возьмем Wikipedia. Люди вкладывают в нее свое время, а не деньги, и она оставила старую добрую Британскую энциклопедию далеко позади, заодно чуть снизив ВВП.

Некоторые страны при вычислении ВВП все же учитывают свою теневую экономику. К примеру, ВВП Греции подскочил на 25 %, когда в 2006 г. статистики занялись черным рынком этой страны, тем самым позволив ее правительству получить несколько солидных кредитов незадолго до того, как в Европе разразился долговой кризис. Италия стала включать в ВВП свой черный рынок еще в 1987 г. — ее экономика взмыла на 20 % за сутки. «По Италии прокатилась волна эйфории после изменения экономистами формулы статистического расчета и включения в нее внушительной подпольной экономики, связанной с уклонением от уплаты налогов и использованием труда нелегальных работников»[173], — писали в New York Times.

И это не считая бесплатный труд, от волонтерской работы и ухода за детьми до готовки, — он даже не является частью черного рынка и составляет более половины того, что мы делаем. Конечно, мы можем нанять уборщиков и нянек, и в этом случае ВВП возрастет, но все-таки большую часть этой работы мы выполняем сами. Если учесть всю эту бесплатную деятельность, экономика вырастет, причем рост будет происходить в диапазоне от 37 % (в Болгарии) до 74 % (в Соединенном Королевстве)[174]. Однако, как отмечает экономист Диана Койл, «обычно официальные статистические учреждения никогда этим себя не обременяли, наверное, потому, что этот труд выполняли главным образом женщины»[175].

И пока мы об этом говорим, одна лишь Дания когда-либо пыталась учитывать в своем ВВП цену кормления грудью. И сумма непустяковая: в США потенциальный вклад грудного молока был оценен в невероятные $110 млрд в год[176], что сопоставимо с военным бюджетом Китая[177].

ВВП также плохо учитывает влияние научного прогресса. Наши компьютеры, видеокамеры и телефоны умны, быстры и броски как никогда, но еще они невероятно дешевы, так что их роль трудно оценить[178]. Когда-то за гигабайт энергонезависимой памяти пришлось бы выложить $300 000, сегодня он стоит меньше четверти доллара[179]. Эти ошеломляющие технологические новшества для ВВП все равно что карманная мелочь. Экономика может даже сокращаться из — за бесплатных продуктов (таких, как сервис звонков Skype, который стоит телекоммуникационным компаниям целое состояние). Сегодня у среднего африканца с мобильным телефоном есть доступ к большему количеству сведений, чем было у президента Клинтона в 1990-х, но доля информационного сектора в экономике последние 25 лет, с доинтернетовской поры, оставалась неизменной[180].