Утопия хаоса

Потрясенный таким неожиданным открытием, Виктор невольно спросил себя:

— Если раньше я был только зритель, то, может, и имя у зрителя иное, чем у героя?

Было одно по-настоящему душевное потрясение: последние события, связанные с Архипориусом.

«Опять этот Архипориус! Каким образом мы с ним связаны?»

Виктор тяжело задышал, он едва держался на ногах. Он будто бы похоронил себя прежнего и народился заново…

Но кто тот злодей, подменивший ему жизнь?

— Верните мне самого себя, — прошептали его губы.

Мимо, весело посвистывая, проехал велосипедист — символ пребывания Виктора в чужой реальности.

Когда Виктор вернулся в хибарку деда Матвея, Ольга иронично заметила:

— Тебя только за смертью посылать. Наверное, облазил всю деревню вдоль и поперек?

Виктор, что так несвойственно для него, не стал отвечать колкостью, просто выложил покупки и откупорил бутылку. Ольга сделала бутерброды и пригласила друзей к столу.

Ели молча. Кириллу разговаривать не хотелось, он все еще вспоминал издевательства хромого. Виктор думал, как завести разговор о своем недавнем «открытии», но не решался. А мысли Ольги в сотый раз возвращались к совершенному убийству. «Я не собиралась его убивать. Он меня вынудил».

После застолья Ольга предложила мужчинам отдохнуть, хотя несколько раз бросала опасливые взгляды на дверь и окна.

Виктор все-таки посчитал, что пора обсудить волнующую его проблему. Начал несколько издалека, но, постепенно, дошел до сути. Ольга напряглась, огонек интереса появился и в заплывших от побоев глазах Кирилла.

— Так ты считаешь, что живешь не своей жизнью? — спросил он у Виктора.

— Пожалуй… — после некоторой паузы ответил тот. — И толчком к моим размышлениям послужили слова Ольги. Видимо, и она испытывает нечто похожее?

Ольга порывалась что-то сказать, потом передумала, полностью замкнулась в себе. Как бы Виктору хотелось узнать ее мысли.

— Вот что, други мои, — решительно заявил Долгов. — Я окончательно убедился, что мы, трое, оказались здесь не случайно. Есть нечто, объединяющее нас. Вот загадка, которую следует разрешить.

— Вижу, ты повернулся к материализму спиной, — невесело усмехнулся Кирилл.

— А ведь Виктор прав, — вступила Ольга. — И я будто играла роль некоей Ольги Серовой.

Но я никогда ею не была!

— Вот так-так! — воскликнул Кирилл. — Вы оба намекаете, будто и я влез в чужую шкуру знаменитого философа?

— Это неудивительно, дорогой гений, — заметил Виктор. — Великому Гофману[4] часто казалось, что произведения создает не он, а кто-то другой. В этом он открыто признавался своим друзьям. А Ги де Мопассан просто видел со стороны пишущего человека. Только потом понимал, что человек этот — он сам.

— Интересно, а с Архипориусом они были связаны?

— Не успел взять у них интервью. А вот ты так и не сознался?

— Я не преступник, не нарушал закон. Сознаваться мне не в чем.

Виктор иронично улыбнулся, наблюдая, как Ольга снова заботливо обрабатывает лицо Кирилла. И сказал. — Хороший обед. А водочка нас расслабит.

— Скорее, ужин, — возразила Ольга.

— Ты права. Скоро стемнеет. Да, а дед Матвей, если вернется, не поднимет шум насчет такого количества незваных гостей?

— Не поднимет, — ответил Кирилл. — И ты противоречишь сам себе. Гость-то ведь званый.

— Я — да. Так ведь был бы я один, взял бы бутылочку побольше, лучше бы, не одну. За жизнь бы с ним поговорили. А то явились целым табором. Нет, слово «табор» мне не нравится, мы не цыгане. Бригада — дело другое. А что, поможем в хозяйстве деду Матвею?

Кирилл не захотел больше с ним разговаривать, отправился в соседнюю комнату, где лег на старую скрипучую кровать. Он не желал признаваться, что слова Виктора потрясли его больше чем любые иные события сегодняшнего дня.

Сначала он сказал себе, что выводы Долгова его не касаются, поскольку прекрасно помнит многие, порой, незначительные детали своей жизни. И тут же ему вспомнился военный фильм про разведчика, которому необходимо было перевоплотиться в другого человека. Он зазубривал легенду, изучал каждый нюанс его поведения. Получалось, что он уже тот, чью роль придется сыграть.

«Какое я имею отношение к тому разведчику? Я не зазубривал чужих ролей».

Однако Кирилл решил проанализировать и свое прошлое, и настоящее.

У него одна настоящая страсть — разработка научной теории Высокого коммунитаризма. «Что если в том мире я был философом?» И тут же чуть не поперхнулся: «В каком еще мире?!»

Он приказал себе не думать в опасном направлении — но человеческую мысль не остановить! Сомнения существуют вопреки самым жестким запретам.

Когда Кирилл писал свои исследования, ему постоянно казалось, что он пытается донести читателям какую-то мысль, которую уже знал раньше. Когда раньше? Когда он учился в институте, то мало интересовался философией. Нет, нет, он все это постигал еще раньше.

Не ребенком же!

Так когда?!

И кто-то рассказывал ему об этой теории.

«Нет, я сам перечел массу книг! Меня просветили философы!»