Последний характеризовался следующим образом: «…это недооценка военной угрозы и серьезности репрессий против компартии… стремление сосредоточить работу партии на защите парламентской демократии, с целью найти союзников среди рабочего класса». И далее давалась характеристика партийного руководителя, который, по мнению авторов резолюции, олицетворял собой подобные настроения: «Правая опасность существует не только в открытом выражении этих идей, она отражается и в том факте, что влиятельные члены партруководства не выражают открыто и ясно своих мнений по этим вопросам, избегают ставить их на дискуссию, что они молчали в момент, когда партия нуждалась во всех своих силах, чтобы увлечь рабочий класс на новую линию; получается впечатление, что они осторожно и сдержанно выжидают, чтобы курс изменился в сторону их ошибочной политики»[1333]
.Расплывчатость такого определения позволяла подвести под этот уклон практически любое высказывание и обвинить в нем любого лидера любой компартии. Что касается превознесения успехов «левого поворота», то он успел набрать такую инерцию, что грозил похоронить в сектантстве все коммунистическое движение. В ходе Шестого конгресса Бухарин и его сторонники попытались удержать вожжи, но было уже поздно. Если пользоваться иносказаниями тех лет, то «тельмановские тенденции» одержали верх над «шмералевскими», о недопущении которых Сталин писал Молотову в ответ на его вопрос о том, как должен выглядеть новый состав ИККИ.
Оставив поле еще не объявленной битвы, Бухарин уехал штурмовать вершины Кавказа. Напротив, неутомимый Молотов начал активно осваивать коминтерновскую стезю, отправившись вместе с иностранными делегатами в Ленинград, а по возвращении информировал Сталина о своих впечатлениях: «Иностранцев с конгресса, особенно Тельмана, там встречали всюду с необыкновенным энтузиазмом и прямо местами на руках носили»[1334]
.А дальше случилось то, что отличает историю от всех остальных наук, в дело вступил его величество случай. Одна из важнейших секций Коминтерна — германская — стала ареной острой конфронтации «верхов». Речь идет о так называемой афере Витторфа, которую сам Бухарин называл «делом Тельмана». Иоганн Витторф, руководитель гамбургской организации КПГ и приятель председателя партии Эрнста Тельмана, в мае 1928 года был уличен в растрате партийных средств. Это стало известно Тельману. Но он не довел информацию о случившемся до членов ЦК КПГ, а будучи на Шестом конгрессе, и до руководства Коминтерна. Мотивируя свое молчание стремлением оградить партию от нападок буржуазной и социал-демократической прессы, Тельман оказал ей медвежью услугу. Сведения, просочившиеся в германскую печать уже в августе, в первую очередь ударили по нему самому.
Э. Тельман во главе демонстрации «Союза красных фронтовиков»
Конец 1920-х
[Из открытых источников]
«Афера Витторфа» не только вскрыла единичный случай коррупции в партийном руководстве, но и показала его глубокие причины: отсутствие внутрипартийной демократии, кумовство, «назначенчество» и доминирование административных методов в партийном строительстве. Это был серьезный сигнал не только для руководства КПГ, но и для всего Коминтерна. Начал размываться образ коммуниста как кристально честного человека, беззаветно преданного идее и чуждого всем «буржуазным ценностям». Поскольку главную ответственность за сокрытие факта коррупции нес Тельман, пленум ЦК КПГ 26 сентября 1928 года постановил лишить его полномочий председателя партии до выяснения обстоятельств дела в руководстве Коминтерна.
Данное решение, опубликованное в партийной прессе, по сути дела явилось пощечиной Сталину, несколько лет назад сделавшему ставку на Тельмана. Президиум ИККИ постановил прекратить обсуждение вопросов, связанных с «аферой Витторфа», в местных организациях германской компартии, а днем позже создал собственную следственную комиссию. Ни для кого не было секретом, что за конкретным случаем растраты партийных средств стоял принципиальный вопрос о политическом курсе КПГ и всего Коминтерна. Сообщая Сталину 1 октября об отставке Тельмана, Молотов назвал ее «гнуснейшей политической спекуляцией» его оппонентов. В своем ответе Сталин был не менее категоричен: «…опубликование постановления, сделанное к тому же без ведома КИ, есть враждебный акт против партии и Коминтерна, выгодный лишь капиталистам и социал-демократам»[1335]
.