Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

Переворот Чан Кайши означает не поражение революции как таковой, а «поворот от революции общенационального объединенного фронта к революции аграрной» с центром в Ухане, т. е. символизирует отход национальной буржуазии от революционного процесса[1489]. Сталинский тезис о «двух Гоминьданах» — буржуазном и крестьянском — отдавал должное марксистской ортодоксии, однако в гораздо большей степени выглядел схоластикой, характерной для левых радикалов вообще. Споры о том, чья позиция в китайском вопросе была «левее», являются беспредметными, потому что и сталинское большинство, и объединенная оппозиция не предлагали китайским коммунистам перспективы борьбы, опирающейся на реальную расстановку сил в лагере национальной революции.

Ответ Политбюро на зиновьевские тезисы был дополнен специальным письмом, адресованным в Исполком Коминтерна, в котором шла речь о письмах и статьях оппозиционеров, направленных руководящим инстанциям разного профиля за последний месяц. В письме подчеркивалось, что все эти документы носят ярко фракционный характер, а заявления о гибели китайской революции призваны прикрыть «гибель одной маленькой фракции, фракции Зиновьева и Троцкого, обанкротившейся на глазах у всех»[1490]. Сохраняя внешнюю лояльность международному центру коммунистического движения, письмо не столько информировало ИККИ о реальном положении дел в партийном руководстве, сколько навязывало Коминтерну ту точку зрения на оппозицию, которую продвигало сталинское большинство.

^{Речь И. В. Сталина на заседании Восьмого пленума ИККИ по китайскому вопросу была полна выпадов против Л. Д. Троцкого: «Он напоминает больше актера, чем героя»}

^{24 мая 1927}

^{[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1006. Л. 98]}

Во время пребывания в летнем отпуске на Кавказе Сталин вел активную переписку с «друзьями в Политбюро», его письма являются уникальным источником для реконструкции его взглядов по китайскому вопросу. «В этих письмах, по сути дела, была уже сформулирована общая концепция нового этапа китайского революционного процесса. Сталин охарактеризовал его как этап, носящий по-прежнему буржуазный характер, согласившись признать только частичное поражение революции»[1491]. Он шаг за шагом сдвигался влево, перенимая установки оппозиции, которая в конце июня выставила требование немедленного ухода КПК из Гоминьдана и выдвижения лозунга рабочих, крестьянских и солдатских Советов[1492]. Хотя этот процесс сопровождался зубодробительными обвинениями в адрес Зиновьева и Троцкого (последнего генсек собирался отправить в Японию — пока еще полпредом[1493]), верные генеральной линии партийцы все меньше понимали, в чем же состоит различие между линией большинства и оппозицией.

Генсек до последнего держался за идею раскола Гоминьдана, хотя и признавал серьезную угрозу того, что его левое крыло, базировавшееся в Ухане и продолжавшее сотрудничать с коммунистами, подчинится требованиям из ставки Чан Кайши, находившейся в Нанкине, и это будет равнозначно контрреволюционному перевороту. «Нужно всемерно настаивать на неподчинении Уханя Нанкину, пока есть возможность настаивать… Уверяю, что стоит из-за этого отдать Уханю лишних 3–5 миллионов, лишь бы иметь заручку, что Ухань не сдается на милость Нанкину и деньги не пропадут даром»[1494]. Когда писались эти строки, судьба уханьских коммунистов уже была предрешена — Национальное правительство пошло на союз с Чан Кайши, что было оформлено соглашением 15 июля 1927 года. Вопрос о сотрудничестве КПК и Гоминьдана тем самым был снят с повестки дня.

Финансовые субсидии и поставки оружия давно уже стали одним из главных рычагов продвижения вперед мировой пролетарской революции даже в отсталых странах, где пролетариат (как и в России 1917 года) не составлял большинства населения. Коминтерн в данном случае выступал лишь посредником и передатчиком, не имея в своем распоряжении серьезных материальных ресурсов. В своих письмах, адресованных Молотову и Бухарину, Сталин готовил почву для того, чтобы возложить всю ответственность за очередное поражение на уханьское правительство и лидеров КПК, отведя удар от себя и своей группы в руководстве ВКП(б).

Досталось только советникам, работавшим в Китае: Бородина, якобы проспавшего предательство Чан Кайши, сменил Ломинадзе, которого многие в тот момент считали любимчиком вождя[1495]. При этом генсек по-прежнему настаивал на продолжении работы КПК «на периферии», т. е. в местных организациях Гоминьдана[1496]. Вскоре, получив новые материалы о китайских событиях, он признал нереалистичность такой перспективы: компартии придется пройти ту же полосу испытаний, что и большевикам в период между революциями 1905 и 1917 годов — «подполье, аресты, избиения, расстрелы, измены в своей среде, провокации».