Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

Попытка привести международную политику СССР в соответствие с реалиями стабилизации в западных странах, перевести ее на рельсы сосуществования двух общественных систем из-за давления оппозиции завершилась полным провалом, став дополнительным катализатором внутрипартийного конфликта. Выдвижение реальной альтернативы «героическому прошлому» большевизма было чревато идейным поражением прежде всего потому, что партийная масса продолжала жить этим прошлым, оно не только сплачивало ВКП(б) изнутри, но и оправдывало ее абсолютную власть над Россией. Поэтому Сталин и Бухарин ограничивались идейной обороной на коминтерновском фронте, ведя активное наступление на оппозицию вначале в кадровой сфере, а затем и используя аппарат полицейских репрессий.

^{На пике конфликта в партийном руководстве Сталин, находившийся на Кавказе, призывал своих сторонников к решительным действиям против объединившихся оппозиционеров}

^{Письмо И. В. Сталина В. М. Молотову}

^{23 июня 1927}

^{[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5388. Л. 48]}

Следует отметить, что оппозиционная активность Троцкого и Зиновьева не прошла бесследно ни для социально-экономического курса российской партии, ни для ее международной политики. Отказ тред-юнионов от дальнейшего поддержания едва теплившейся жизни АРК (сентябрь 1927 года) совпал с переходом Коминтерна к тактике «класс против класса». Хотя в качестве ее синонима ИККИ усиленно насаждал формулу «единый рабочий фронт снизу», на самом деле для западных компартий это был путь в тупик внутриполитической изоляции. Увязав новую тактику с именем Бухарина и устранившись на целый год от работы в Коминтерне, Сталин подготовил себе почву для нового шага в направлении «великого перелома».

24 сентября 1927 года «дуумвират» вел переговоры с Тальгеймером, который настаивал на возвращении в Германию, но отказывался давать обязательство о неучастии в партийной работе. В то время как Бухарин пытался разрешить ситуацию в пользу бывшего лидера КПГ, который против своей воли удерживался в Москве (тем более что это вполне соответствовало курсу на «концентрацию партийных сил», принятому Эссенским съездом), Сталина волновало прежде всего недопущение какой бы то ни было фронды в рядах немецких коммунистов. Позже Тальгеймер ссылался на заявление генсека о необходимости отсрочить его отъезд в Германию на полгода, если он не даст требуемого обязательства: «…это равноценно фактической отмене единогласного решения пленума ЦК КПГ, по которому мое возвращение не ставится в зависимость ни от каких условий»[1470].

Пленум 9 сентября 1927 года действительно принял такое решение вопреки мнению Тельмана, и тот обратился к «русским товарищам», которые не смогли отказать ему в дружеской услуге. В результате Тальгеймер еще в течение целого года не мог получить разрешения на выезд из СССР. Подобные конфликты между Сталиным и Бухариным на первых порах выглядели досадными мелочами, однако неуклонно вели к тому, что в их отношениях росла напряженность и накапливалось взаимное недоверие. Рано или поздно такая динамика должна была достичь точки кипения и взорвать существовавшее соотношение сил в Политбюро ЦК ВКП(б), которое к концу 1927 года добилось административной победы над сторонниками «объединенной оппозиции».

6.6. Китайская революция на фоне конфликта в партийном руководстве

Сюжеты, связанные с ролью Сталина при определении внешнеполитического курса СССР в межвоенные годы, не обойдены вниманием отечественных и зарубежных исследователей. К сожалению, их коминтерновская составляющая отходит на второй план, что связано с желанием показать советского лидера представителем твердой «реальполитик», для которого вопросы идеологии — всего лишь яркая упаковка прозаического параллелограмма сил. Кстати, в этом Сталина обвиняли уже соперники в борьбе за ленинское наследство[1471]. Китайская линия советской внешней политики в 1920-е годы в меньшей степени страдает преувеличенным вниманием к силовой составляющей, хотя и здесь немало историков предпочитали видеть в генсеке прежде всего «национал-большевика», ставившего стратегическую безопасность СССР выше интересов мировой революции[1472].