Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

Споры о ее уроках и дальнейшей судьбе комитета не затихали и после 3 июня. Сталин умело повышал ставки, заставляя своих сторонников сплотиться вокруг собственной линии. Спустя две недели он писал Молотову и Бухарину, что Зиновьев, Троцкий и их соратники «задумали взорвать партию через ИККИ. Я не очень верю в возможность взрыва, но большая тряска вполне возможна». В этом письме генсек набрасывал план действий по нейтрализации оппозиционеров, отказываясь от дипломатических выражений: «Я думаю, что в скором времени партия набьет морду и Троцкому, и Грише с Каменевым, и сделает из них отщепенцев вроде Шляпникова»[1459].

Нарастание остроты дискуссий в «русской делегации» шло рука об руку с оттачиванием аппаратной техники дискредитации оппозиционеров. По мнению Сталина, «группа Зиновьева стала вдохновителем всего раскольничьего в оппозиционных течениях, фактическим лидером раскольничьих течений в партии». Имея серьезное влияние в Исполкоме Коминтерна, она ведет себя «наглее всякой другой группы, давая образцы „смелости“ и „решительности“ другим течениям»[1460]. Следовательно, на предстоящем пленуме ЦК ВКП(б) нужно было сосредоточить удар именно на этой группе, а Зиновьева попросту убрать из Коминтерна.

В переписке с соратниками Сталин набрасывал примерный план действий: если Зиновьев прилюдно подаст в отставку с поста Председателя ИККИ, «мы должны ее принять. Во всяком случае после вывода из Политбюро Зиновьев не может быть уже предом, — это поймут все секции и сделают сами необходимый вывод. Мы перейдем тогда от системы преда к системе секретариата ИККИ»[1461]. Сталин предлагал перенести на Коминтерн систему «коллективного руководства», которая формально существовала в российской партии после смерти Ленина, но не помешала ее генеральному секретарю добиться полного единовластия.

Неожиданно второй фронт открыли британские коммунисты, назвавшие АРК «дипломатическим инструментом Советской России»[1462]. Зиновьев не замедлил воспользоваться этим фактом, чтобы заострить вопрос о «правых уклонистах» в компартии Великобритании и их покровителях в ВКП(б). Сталин ответил асимметрично. Едва вернувшись в Москву, он принял участие в заседании «русской делегации» 7 июля 1926 года, где поднял вопрос об ошибках Зиновьева в оценке майского государственного переворота, совершенного Пилсудским в Польше.

Стенограммы данного заседания не сохранилось, но можно быть уверенным в том, что генсек повторил аргументы, сформулированные в письмах Молотову: сразу после переворота Зиновьев представил проект указаний польским коммунистам, где «Пилсудский рассматривался как антифашист, где движение Пилсудского рассматривалось как революционное». Отсюда делался легко предсказуемый вывод: «Я уверен, что ошибки польских коммунистов, о которых так сладострастно пишет теперь Зиновьев, целиком навеяны им глубоко оппортунистической позицией Зиновьева о якобы революционном характере авантюры Пилсудского»[1463].

В условиях бурно развивавшегося конфликта с лидерами «объединенной оппозиции» фракции большинства в Политбюро не оставалось ничего иного, как использовать административный ресурс. На июльском пленуме ЦК ВКП(б) 1926 года доклад об английской стачке делал уже не Зиновьев, а Бухарин. Левые оппоненты, на пленуме выступившие с развернутой декларацией, были обвинены им в «забегании вперед» и необоснованных ожиданиях революционного взрыва в самом сердце Британской империи. Если выступления оппозиционеров были щедро пересыпаны ленинскими цитатами, то Сталин в своем докладе не менее усердно цитировал самого Зиновьева, являвшегося в свое время горячим сторонником АРК. Он сконструировал «теорию перепрыгивания» оппозиционеров через закономерные этапы в развитии рабочего движения[1464], хотя этим грешило все большевистское руководство.

6.5. Финальные битвы с оппозицией