Утопия XIX века. Проекты рая

Бросившись в кресло, я закрыл мои пылающие глаза руками, чтобы укрыться от ужаса этого чувства отчужденности. Мое нравственное потрясение было так сильно, что оно вызвало физическое ослабление и настоящую дурноту. Как описать мне пытку этих минут, когда, казалось, мне грозило размягчение мозга, или то ужасное чувство беспомощности, которое овладело мною. В отчаянии я застонал громко. Я начинал чувствовать, что, если в настоящую минуту никто не придет мне на помощь, я сойду с ума. Помощь как раз и явилась. Шорох портьеры заставить меня оглянуться. Юдифь Лит стояла предо мной. Ее красивое лицо было полно сострадания и симпатии ко мне.

– Ах, что с вами, мистер Вест? – спросила она. – Я была здесь, когда вы ушли, видела, как вы были расстроены, и, услышав ваши стоны, не могла долее хранить молчание. Что с вами случилось? Где вы были сегодня? Не могу ли я быть чем-нибудь вам полезна?

Может быть, в порыве сочувствия она невольно простерла ко мне руки, произнося свои слова. Во всяком случае, я схватил их в свои руки и уцепился за них с тем инстинктивным чувством самосохранения, с которым утопающий хватается за брошенную ему веревку, окончательно погружаясь в воду. Когда я взглянул в ее полное сочувствия лицо, в ее влажные от жалости глаза, голова моя перестала кружиться. Сладость человеческого сострадания, которое билось в нежном пожатии ее пальчиков, дала необходимую мне поддержку. Ее успокоительное и убаюкивающее воздействие походило на чудодейственный эликсир.

– Да благословит вас Бог, – произнес я спустя несколько минут. – Сам Господь послал вас мне именно в настоящую минуту. Не приди вы, мне угрожала опасность сойти с ума.

На глазах у нее показались слезы.

– О, мистер Вест, – воскликнула молодая девушка. – Какими бессердечными должны вы считать нас! Как могли мы предоставить вас самому себе на столько времени! Но теперь это прошло, не правда ли? Вам, наверное, теперь лучше?

– Да, – откликнулся я, – благодаря вам. Если вы побудете со мной еще немножко, то я скоро совсем оправлюсь.

– Само собой разумеется, что я не уйду, – сказала она с легким содроганием в лице, выдававшем ее симпатию яснее, чем мог бы это выразить целый том разглагольствований. – Вы не должны считать нас такими бессердечными, как это кажется с первого взгляда, за то, что мы вас оставили одного. Я не спала почти всю ночь, размышляя, как странно будет вам проснуться сегодня утром, но отец предполагал, что вы заспитесь до позднего часа. Папа советовал вначале не приставать к вам с излишними соболезнованиями, а лучше постараться отвлечь вас от ваших мыслей и дать вам почувствовать, что вы среди друзей.

– Что вы действительно и исполнили, – отвечал я, – но вы скажете, что перескакнуть через сто лет не шутка, и хотя, казалось, вчера вечером я не особенно замечал странность своего положения, тем не менее сегодня утром меня охватили весьма неприятные ощущения.

Держа ее за руки и не сводя глаз с ее лица, я чувствовал себя способным даже подшучивать над своим положением.

– Никому не пришло в голову, что вы уйдете одни в город в такую рань, утром, – продолжала она. – О, мистер Вест, где вы были?

Тут я поведал ей о моих утренних ощущениях с момента моего первого пробуждения до той минуты, когда, подняв глаза, я увидел ее перед собою, – все, что уже известно читателю.

Она проявила большое участие к моему рассказу, и, несмотря на то, что я выпустил одну из ее рук, она и не пыталась даже отнять другую, без сомнения, понимая, как благотворно действовало на меня ощущение ее руки.

– Могу отчасти себе представить, в каком роде это чувство, – заметила она. – Оно должно быть ужасно. И вы оставались один во время борьбы с ним! Можете ли вы когда-нибудь простить нам?

– Но теперь оно прошло. На этот раз вы совершенно избавили меня от него, – сказал я ей.

– И вы не допустите его возвращения? – спросила она с беспокойством.

– Не ручаюсь – возразил я. – Об этом говорить еще слишком рано, принимая в соображение, что все здесь должно казаться мне чуждым.

– Но, по крайней мере, вы оставите свои попытки подавлять это чувство в одиночестве, – настаивала она. – Обещайте обратиться к нам, не отвергайте нашей симпатии и желания помочь вам. Очень может быть, что особенно многого мы сделать и не в состоянии, но, наверное, это будет лучше, чем пробовать в одиночку справляться с подобными ощущениями.

– Я приду к вам, если позволите, – заявил я.

– Да-да, прошу вас об этом! – с жаром воскликнула она. – Я сделала бы все, что могу, только бы помочь вам.

– Все, что вы можете сделать, – это пожалеть меня, что, кажется, вы и исполняете в настоящую минуту, – ответил я.

– Итак, решено, – сказала она, улыбаясь сквозь слезы, – что в другой раз вы придете и выскажетесь мне, а не будете бегать по Бостону среди чужих людей.

Предположение, что мы друг другу не чужие, не показалось мне странным – так сблизили нас в течение этих немногих минут мое горе и ее слезы.