Потап вышел из дверей и сразу направился к огромному стеклу. В принципе, за ним и была вся лаборатория Альберта — восьмидесятиметровая комната. Остальной этаж занимали офисы, где заседали обычные сотрудники с ворохом бумаг и документов: разными архивами, которые почему-то не переводили в электронный вид. Но и в комнате за стеклом кроме двух столов с несколькими пробирками и небольшими электронными микроскопами почти ничего не было. Ровно по центру на круге возвышался громоздкий стул, подобный гинекологическому креслу, на рельсах сверху — электрический подъёмный кран и под ним центрифуга с компьютером. И всё. Что там можно было исследовать — Потап не понимал: с таким простецким оборудованием и группу крови не узнаешь. Тем не менее вход в эту комнату только из кабинета Альберта. Это был длинный узкий коридор, напичканный разными сенсорами и камерами. Перед самым входом в лабораторию — комната с обеих сторон отделена герметичными непробиваемыми стеклянными дверями, которая сначала открывала одну дверь, запускала, закрывалась, сканировала и решала — разрешён допуск или нет. И если от присутствующего даже исходил запах страха, то искусственный интеллект не давал пропуск и вызывал внимание охраны. Если в течение десяти минут не поступала команда «выпустить» — комната или усыпляла, или убивала: на что запрограммировал сам Профессор.
Ладонь Потапа хлопнула по стеклу словно проверила на прочность. Профессор говорил, что эту стеклянную стену даже не пробьёт прямое попадание самого мощного гранатомёта. Он объяснял действие стекла, что внутри наночешуйки действуют как ядерный взрыв — только не взрывают, а наоборот — сдерживают: на каждую матрицу опираются все на протяжении стекла. А под ними ещё слой и ещё и так полметра. Потап поднёс глаза к стеклу и постарался рассмотреть толщину. Непонятно — то ли десять сантиметров, то ли тридцать. Потап обернулся и рассмотрел всю глубину этажа. Взгляд перебежал от одной видеокамеры к другой потом к следующей. Потап знал, что кроме двух охранников на первом этаже — его видят все, кто работает на фирме. Если любой человек заходил на этаж внерабочее время, то нежелательный визит высвечивался на мобильных устройствах у всех сотрудников. Строго наказывалось, если кто-то визуально не отметил непрошеного гостя или не вовремя зашедшего.
Потап спиной отошёл от стекла и осмотрел всю панораму. На металлических мощных балках написано: LAB «NOKTU’AIR» № 6. Когда выходишь из лифта — слева возле стены на постаменте вокруг шара кружат шесть «обгоревших» ангелов или демонов с подрезанными крыльями.
— И шестой этаж, — произнёс Потап. — И снова — три шестёрки. Никогда не придавал значения… никогда не замечал. — Он начал вспоминать, кому принадлежит лаборатория. Во всех документах на русском языке писалось как «Ноктюр». Да и все офисные называли лабораторию также — «Ноктюр». Некоторые переводили название как «Воздушная пьеса», кто-то называл — «Ночной воздух». Но никто толком не знал истинное название и предназначение. Лаборатория оформлена на неизвестную итальянскую компанию «Рихаель Ашерн Граветт».
«Если эта лаборатория под номером шесть, — думал Потап, — значит есть и другие — мне неизвестные. И вероятнее всего, это не лаборатория, а главный офис… главное здание». Он вспомнил, что в документах часто упоминались организации: «Опус Деи», «Маджестик-12», ЮНИСЕФ, «Корпорация РАНД», «Всемирный банк», ВОЗ, «Красная Роза и Белая Лилия» и некоторые другие.
И снова Потап не уловил, не узрел, что так много лет было перед его глазами, что так настойчиво мельтешило и безмолвно кричало, подсказывало и, возможно, просило.