Утраченное чудо

Впрочем, сама палата, жила своей, совсем иной, таинственной жизнью. С тех пор, как туда поселили того, кого доктор сначала называл «мое маленькое чудовище», а потом «Homo Levitius», а потом и вовсе Левитиус, она все больше и больше превращалась из оштукатуренной могильной коробки в довольно странный детский мирок.

Сначала там не было ничего кроме анатомического скелета, давным-давно привезенного доктором с практики и засыхающего без полива фикуса. Но после того, как туда внесли койку вместе с неведомым доселе существом, это место стало преображаться. Стены, в которых боролась странная жизнь, скинули десятилетний слой пыли и стали похожи на белый бархат. Медсестры, ночами дежурившие у кровати, читали толстые романы, и, забывая, оставляли их у койки мальчика. Потом, когда крылатому существу стало лучше, сюда принесли шкаф и тумбочки, захламлявшие другие палаты. В итоге сюда стали приносить вещи, забытые больными: такие, как например, расколотая шахматная доска или скрипка без струн. Какая-то пожилая дама, в течение последнего месяца сидевшая на вахте, принесла четыре кубика и разноцветную детскую пирамидку из трех цветных колец.

Даже сам доктор, время от времени появляющийся и исчезающий, приносящий с собой запах йода, сам того не зная, давно стал обитателем этого мира.

* * *

В тот вечер стол в кабинете врача был завален старыми книгами, архивными листами и тяжелыми папками с историями болезни. Освещаемый свечами, он был похож на театральную сцену, где неземной свет, словно тая, ложится на декорации, а в его лучах поблескивает парящая пыль.

Электричества здесь не было, как не было его и во всем городе. Поэтому любые приборы были бесполезны и беспомощны. Они потеряли свою ценность и бесцеремонно растаскивались по дворам и свалкам.

После восьми вечера редко где в городе можно было увидеть окно, наполненное золотым светом свечей: слишком уж горожане боялись ночных рейдов полиции. Обладатели такого сокровища обычно плотно задергивали занавески, оберегая свой бесценный дар. С тех пор, как ради спасения новорожденной страны на улицы древнего города вошли танки, с самого заката до самого рассвета город вечерами тонул в темноте. В коридорах больницы в темное время суток тоже воцарялась кромешная тьма…

Доктор не любил сумерки. Сидя за столом, едва ли он мог различить что-то вокруг себя, кроме своих бумаг. Он хотел что-то поискать на полке, но замер. Ему показалось, что вырезанная на дубовой ручке львиная головка посмотрела на него исподлобья. В углу что-то шевельнулось, словно где-то внизу свил себе гнездо Василиск…Встрепенувшись, доктор вернулся к истории болезни своего странного пациента.

Эта история уже изрядно обросла легендами, слухами и домыслами, которые сочиняли и разносили медсестры. Но как все происходящее объяснить научными гипотезами, предположениями и теориями доктор не знал. Роясь в отчетах и пробуя найти хоть какую-то зацепку, что-то, что объяснит тайну появления этого существа, он читал: «ночью бормотал во сне, просил меня: «не надо». Синяя картонная папка истории болезни напоминала дневник, который вела вся больница. В ней при желании можно было найти даже рисунки, но их было немного. Доктор, не глядя, перевернул лист с коричневым пятном чая. Другая сторона была чистой и, к удивлению доктора, была полностью исписана его же мелким быстрым почерком. Кажется, когда он это писал, ему очень хотелось спать.

Односложные предложения. В каждом из них – безликое местоимение «он», за которым кроется врачебная тайна. И. Что это?

Где-то посередине листа поверх текста жирным карандашом было выведено «Каин».

«Опять Лёля!».

– Лёля! – крикнул доктор изо всех сил.

Через мгновенье под цокот каблуков открылась дверь. В комнату вошла не штатная медсестра, а элегантная дама в сиреневом пальто, из-под которого выглядывали кремовые рюши. Она была в шляпе, похожей на корзину с фруктами. Фосфорические перышки и пушки на шляпе создавали вокруг нее жемчужное сиянье, невольно очерчивая образ: соломенные волосы Лёли были собраны в кичку, а подведенные змеиные глаза не моргали:

– Да, доктор, слушаю вас.

– Хотел спросить. Почему «Каин»? Это же бред!..

– Что «бред»? – не поняла Леля.

– Вот, – доктор показал листок.

Лёля молча уставилась на доктора.

– В конце концов! Имею я право сходить в магазин!

– …хотел спросить, – усмехаясь, перебил ее доктор и, показывая листок, спросил, – Почему «Каин»? Это же бред…

– Назвать ангелоподобное создание в честь первого убийцы на Земле – это все равно что котенка окрестить по имени «Гав».

– Знаю, но мне нет до этого дела! – непринужденно ответила медсестра. – И потом: Каин был первым ребенком на свете. Адам и Ева были созданы и жили в раю, а потом мир целиком и полностью принадлежал их маленькому сыну…

– Вы думаете это символично?

– Пожалуй. А еще он сам произнес нечто похожее, когда среди ночи проснулся в первое мое дежурство. Я спросила, как его зовут…

– Значит, Каин… – задумчиво произнес доктор, отодвигая от себя папку.