Утраченное кафе «У Шиндлеров»

Совместный Немецко-австрийский альпийский клуб был создан в 1873–1874 годах. Кажется, из всей семьи Леопольд первым вступил в него. Одной из самых значительных фигур в бывшем Немецком альпийском клубе был Иоганн Штадль, торговец из Праги, и возможно, что именно с его помощью Леопольд вступил в него еще до того, как в 1870-х годах переехал в Инсбрук. К 1899 году он уже точно входил в состав клуба; я узнала это, побывав в красивом читальном зале Государственного Тирольского музея (Ferdinandeum), расположенного в Инсбруке. Там хранятся списки членов клуба и отчет за 1908 год с подробными сведениями о Леопольде.

Тонкий серо-зеленый том, с оттиском эдельвейса на обложке, всем своим видом говорил о серьезности этой организации. Альпийский клуб отвечал за содержание горных домиков и троп; он составлял реестры проводников, выдавал карты, проводил тренировки для членов клуба, служил информационным центром по части гор, походов и скалолазания. А кроме всего прочего, проводил балы, лекции и другие мероприятия.

Членство в каком-нибудь клубе было и остается обязательным элементом общественных отношений в крепко спаянных между собой культурах Германии и Австрии. И сегодня едва ли не половина немцев – члены какого-нибудь клуба, чаще всего спортивного, а бывает, что и не одного. Не просто так цитату известного американского актера-комика Граучо Маркса – «Мне все равно, в какой клуб вступать» – мои австрийские друзья встречали с некоторым недоумением. А если вы поищете в англо-немецком словаре перевод слова unclubbable, то одним из первых вариантов будет ungesellig – чуть ли не «антиобщественный».

Саму мысль, что кто-то может не желать участвовать в том, что считается забавным и общественно полезным, оставаться в стороне, быть индивидуалистом, здесь не вполне понимают, а уж ценят совсем невысоко. А для моих предков, строивших новую жизнь в новом для них Инсбруке, необходимость вписаться была главной движущей силой.

Коннектикут, США, 2018 год

«Я помню Вашего отца. Жулик он был и скользкий тип».

Это было первое, что я услышала от Тома Зальцера, когда мы познакомились. С подсказки моего сына-подростка после смерти отца я залезла в интернет в попытке найти следы неизвестных мне родственников. Так я вышла на Тома, высокого, хорошо выглядящего, несмотря на его семьдесят, усатого мужчину. Он приходится внуком Марте и Зигфриду Зальцер, то есть, как и я, правнуком Софии и Самуилу Шиндлер.

Перед встречей мы обменялись несколькими электронными письмами, и вот я, вся на нервах, звоню осторожному Тому, который все удивляется, с чего это вдруг я через столько лет решила наладить с ним контакт. Я объясняю, что решила заняться историей семьи. Том отвечает, что от отца ему досталось множество семейных снимков, которые, возможно, будут мне интересны. И вот я прилетела в Америку, чтобы познакомиться с ним и его женой, Бетти.

Солнечным октябрьским днем я вхожу в его дом в Коннектикуте, и хозяин с порога встречает меня словами, которые я привела в начале главы. Оказывается, Том видел моего отца лишь раз, в пятидесятых годах, когда был еще ребенком, а Курт ездил в гости к своему отцу, Эрвину. Тогда, по словам Тома, Эрвин и Курт разругались вдрызг. Эрвин вышвырнул моего отца из дома и не хотел даже говорить о нем. Подробностей Том не знает. Поэтому я обещаю хорошенько порыться в бумагах Курта, когда вернусь в Англию. Об этой ссоре я никогда ничего не слышала. Впрочем, она была всего лишь одной из многих.

Я сижу в гостиной Тома, и он протягивает мне несколько фотографий, которых я раньше не видела. На одной я вижу Марту в расшитом бисером платье и широкополой шляпе, но куда интереснее для меня оказывается другая. Я впервые вижу сразу всю семью Софии и Самуила. Мы с Томом внимательно рассматриваем наших общих предков, и мало-помалу исчезает неловкость первых минут знакомства. София стоит с левого края, за Самуилом, который сидит вполоборота к камере. Три молодых человека – Гуго, Эрвин и Эрих – выстроились справа, а бабушка Тома, Марта, стоит рядом между Софией и Отто. Все они при параде: женщины в лучших платьях, мужчины в крахмальных воротничках и выходных костюмах.

Самуил держится и чопорно, и настороженно. Патриарху семейства тогда было почти семьдесят: мы с Томом прикидываем, что снимок сделан примерно в 1912 году; Марте и Отто далеко за тридцать, а три младших брата еще молоды. Мы обращаем внимание на композицию: она противоположна обычному семейному портрету, когда женщины сидят, а мужчины стоят позади них. Снимок придает Софии некоторую солидность. По-моему, именно она организовала съемку и велела Самуилу сидеть спокойно.