Утраченное кафе «У Шиндлеров»

Проходя дорогами солдат Первой мировой, нетрудно на себе прочувствовать весь ужас той жесточайшей горной кампании. Инженеры тогда сконструировали длинные и ненадежные канатные дороги для доставки артиллерии, снарядов и многого другого высоко в горы. В Военном музее Вены есть допотопная черно-белая кинохроника того, как разобранные артиллерийские орудия тащат вверх по крутым заснеженным склонам. На позиции солдаты с великим трудом поднимались по узким каменистым тропам с 35-килограммовыми рюкзаками на плечах. Бесшумно передвигаться было почти невозможно. В лесу выдавал хруст сухих листьев под ногами; на голых склонах подбитые гвоздями ботинки грохотали по камням.

Погода и тогда, и теперь меняется стремительно. Летом подъем в гору был, очевидно, изнурительным: форму шили из толстой шерсти, которая быстро промокала от пота. Летними ночами, бывало, температура уходила в минус, и тогда мокрая форма, наверное, примерзала к коже. Осенью и зимой передвижения были почти невозможны из-за тумана, града и снега.

Но случалось и кое-что похуже. Из-за снежных лавин солдаты сбивались с троп, попадали в расщелины. В своей работе об императорских стрелках (Kaiserschützen) Хайнц фон Лишем приводит страшные цифры: под завалами погибло чуть ли не 60 000 однополчан Гуго. Многие замерзали, погибали от голода, умирали от болезней, вполне излечимых в мирное время (тонзиллита, незалеченного зуба, перелома кости), потому что оказались в тяжелых условиях; с долинами, лежавшими внизу, связи не бывало по целым неделям. Частые туманы и дожди совсем отрезали солдат от внешнего мира и сильно мешали ориентироваться на местности.

Когда представлялась возможность, раненых переправляли вниз по канатной дороге и на носилках, но и под наблюдением медиков смертность была весьма высока. А мертвых часто просто негде было хоронить. Бывало, трупы закладывали камнями и оставляли разлагаться; летом было некуда деваться от мух и невыносимого запаха. Единственное, что было можно, – скатывать трупы по склону вниз.

Пока мы двигались вдоль линии фронта, я живо представляла себе, как Гуго, скорчившись, сидел за одной из этих самодельных каменных стен, укрывался в мелком окопе, выкопанном на почти вертикальном склоне, и с ужасом думал, что их могут смять итальянские войска. Я буквально слышала, как артиллерийские снаряды разрываются на склонах из песчаника и гранита, как дрожат горы, как во все стороны летят шрапнель и смертоносные осколки. Только через несколько месяцев после начала кампании на Южном фронте и у австрийцев, и у итальянцев появились металлические каски.

Артиллерийские дымы – это было еще не так страшно; больше боялись газа. Когда позволяла погода, обе стороны начинали газовые атаки, и люди массово и мучительно гибли от удушья, не успевая даже надеть противогазы. Почти все оставшиеся в живых вернулись домой с навсегда испорченными легкими.

Одной из жертв газа стал линцский двоюродный брат моего дела, Карл Унгар, который мальчиком лечился у доктора Блоха. В 1917 году, сразу же по достижении призывного возраста, он ушел в армию. Через месяц он попал под газовую атаку в Доломитах и был отправлен на лечение в Инсбрук, где его окружила заботами вся семья. Особенно старались две тетки, София и Вильгельмина (жена Леопольда Дубски) вместе с дядей Леопольдом. Мне это точно известно из его дневника[17]: