Утраченное соглашение

— О. Ты говорил, что такое возможно, да, — Виддершинс жевала прядь рыжеватых волос, которые выбились из-под ее капюшона. — И что? Другие боги не любят тебя, потому что ты — чужак?

Они долго были вместе, но кое-что оставалось сложным для выражения Ольгуном. Шинс уловила что-то о вере и влиянии божеств друг на друга, и она не стала разбираться, чтобы ее мозг не собрал вещи и не покинул ее череп.

— Может, уже сделаем это? — спросила она, ей было все равно, закончил Ольгун, или она перебила его. — Или мы опомнились и решили, что все это очень глуп?

Ее настойчиво подталкивали.

— Я знаю, это была моя идея! Потому мне решать, глупо ли это! Поверь, я знаю глупые идеи! Может, не сразу… — а потом. — Если хоть что-то скажешь о том, что у меня много практики, я оставлю тебя здесь, и можешь идти домой. И не смотри на меня так.

Она быстрым движением вскочила на ноги. Еще движение, и она полетела со стены к земле. Ветер и снег царапали коготками ее щеки, ее серый плащ расправился за ней крыльями, на миг показав потертый черный костюм из кожи, который делал ее подозрительной тенью среди белизны. Возмущенное оханье Ольгуна вызвало радостную улыбку на ее лице.

Она приземлилась, снег хрустнул под ней, и она перекатилась. Когда она вскочила на ноги, она встала так осторожно, что ноги почти не оставили следов на снеге, а след от ее приземления был заметным, но не напоминал человеческий.

— Что? Не моя вина, что ты не был готов! Это ты даешь божествам этого места замедлять тебя. Почему я должна ждать… Это так! Я же сказала, да?

И тут она поняла, что уже побежала с места приземления, скрылась за ближайшим мавзолеем, если вдруг ее прибытие привлекло внимание. Цепляясь за плющ и иконы, она забралась на строение быстрее, чем многие смогли бы по лестнице. Она снова легла на живот, ждала и наблюдала…

Смотрела на кладбище, которому поразились бы даже богачи ее родного города Давиллона. Тут не было простых надгробий. Нет, даже самая маленькая могила была склепом из камня, что поднимался как самодельная гора из земли и снега. В самой большой поместилось бы много семей. Склепы были больше многих домов, где за всю жизнь побывала Шинс.

За всю жизнь, кроме пары прекрасных лет под крышей дома Александра Делакруа…

Это был городок в городе, настоящий некрополь. Склепы стояли кварталами, соединялись тропами, что вели к дорогам, будто в деревнях, где она недавно побывала. Несколько строений были простыми, но большая часть была в иконах, как то, на которое она забралась. Украшения на них были произведениями искусства. Завитки карнизов, резные колонны, ангелы и горгульи из гранита и даже мрамора…

Мертвых почитали, пока живые страдали и голодали. Лицо Виддершинс вдруг стало горячим, сердце колотилось, кулаки сжались. Она столько видела, пережила, а это… тут…

Она боролась с ним. Волны спокойствия хлынули на нее — Ольгун пытался успокоить ее, прояснить голову, и эти волны задевали ее гнев. Но она хотела этот гнев, цеплялась за него, как за камень, за щит.

А потом не смогла, и огонь погас.

У нее не было щита. Она была на кладбище, и ничто не разделяло ее и воспоминания о другом кладбище, в шести месяцах и сотнях лиг за ней.

Разбитые надгробия и разбитые тела…

Агония, когда существо по имени Ируок, создание кошмаров и сказок, отрывало ленты кожи с ее плоти…

Это расстройство не пропадало!

И боль, что была еще хуже, когда она сжимала безжизненное тело мужчины, которого полюбила.

Ни умения Виддершинс, ни магия Ольгуна, а порыв ветра скрыл ее всхлип, чтобы не услышал никто из посетителей кладбища.

— Знаю! — рявкнула она сквозь сжатые зубы, что были клеткой, не давали словам вырваться громким визгом. — Я знаю, что ты хочешь помочь! Но не помог!

До Ируока, до того, как она покинула Давиллон — до Джулиена — она ни разу не ощущала, чтобы Ольгун сжался, как испуганный щенок. Из-за нее. И с тех пор…

— Ох… — сколько раз? Шесть? Больше? Она сбилась со счета. — Ольгун?

Ничего.

— Ольгун, прости.

«Не плачь. Нельзя. Если заплачу, слезы замерзнут на коже. И придется вспоминать, из-за чего я плачу».

— Я просто… — Шинс кашлянула. — Мне нужно злиться. Это помогает держаться.

Время не помогло. И расстояние. Ее ярость едва удавалось сдержать силой воли, и только это стояло между ней и Давиллоном, между ней и болью, какой стал Давиллон.

Она охнула с облегчением, ощутив его ответ, его присутствие. Понимание, защиту.

Облегчения хватило, чтобы она решила притвориться — как он и хотел — что не замечает боль, которую даже немой бог не мог полностью скрыть.

— Он не хотел бы этого, — сказала она через миг, снова глядя на красивые склепы и статуи. — Он хотел бы чего-то простого. Скромного. Что? Конечно, он стоит этого. Но он предпочел бы, чтобы они потратили…

Еще предупреждение, резкая тишина, пара часовых вышла из-за ближайшего склепа и прошла мимо, не замечая тех, кто смотрел на них сверху. Тонкий снег и замерзшая земля хрустели под их сапогами, звучали как медленный огонь, пока стража не пропала из виду.