Утраченные иллюзии

— О! Тогда директор Жимназ самый предусмотрительный и самый проницательный из дельцов, — сказал Верну.

— Послушайте! Повремените писать статьи о книге Натана, пока мы не сговоримся, — и я скажу вам почему, — сказал Лусто. — Сперва поможем нашему новому собрату; Люсьену надо пристроить две книги: сборник сонетов и роман. Клянусь честью газетной заметки, не пройдет и трех месяцев, мы сделаем из него великого поэта! «Маргаритки» нам пригодятся, чтобы унизить все эти Оды, Баллады, Размышления[148], — короче, всю романтическую поэзию.

— Вот будет потеха, если сонеты никуда не годятся, — сказал Верну. — Какого вы мнения о своих сонетах, Люсьен?

— Да, какого вы о них мнения? — сказал один из незнакомых сотрудников.

— Господа, сонеты превосходные, — сказал Лусто. — Даю слово!

— Отлично. Я удовлетворен, — сказал Верну. — Я ими собью с ног этих поэтов алтаря, они надоели мне.

— Если Дориа нынче вечером не возьмет «Маргаритки», мы двинем статью за статьей против Натана.

— А что скажет Натан? — вскричал Люсьен.

Все пять журналистов расхохотались.

— Он будет восхищен, — сказал Верну. — Вы увидите, как мы все уладим.

— Итак, сударь, вы наш? — сказал один из сотрудников, которого Люсьен не знал.

— Да! Да! Фредерик, довольно шутить. Вот видишь, Люсьен, — сказал Этьен новопосвященному, — как мы действуем ради тебя; и ты не увильнешь при случае. Мы все любим Натана, а собираемся напасть на него. Теперь приступим к разделу «империи Александра». Фредерик, желаешь Французский театр и Одеон?

— Ежели господа журналисты не возражают, — сказал Фредерик.

В знак согласия все наклонили голову, но Люсьен приметил, как в их глазах блеснула зависть.

— Я оставлю за собой Оперу, Итальянцев и Комическую оперу, — сказал Верну.

— Отлично! Гектор возьмет театры водевилей, — сказал Лусто.

— А что же мне? У меня нет ни одного театра! — вскричал сотрудник, незнакомый Люсьену.

— Ладно, тебе Гектор уступит Варьете, а Люсьен — Порт-Сен-Мартен, — сказал Лусто. — Отдай ему Порт-Сен-Мартен, он без ума от Фанни Бопре, — сказал он Люсьену, — ты взамен получишь цирк Олимпио. Я беру себе Бобино[149], Фюнамбюль[150] и госпожу Саки[151]... Что у нас есть для завтрашнего номера?

— Ничего.

— Ничего?

— Ничего.

— Господа, блесните ради моего первого номера! Барона Шатле и его выдры не хватит на всю неделю. Автор «Отшельника» уже изрядно всем наскучил.

— Состен-Демосфен уже не забавен, — сказал Верну. — Все набросились на эту тему.

— Да, нам нужны новые покойники, — сказал Фредерик.

— Господа, а что если мы примемся за добродетельных мужей правой? Объявим, допустим, что у господина Бональда запах от ног? — вскричал Лусто.

— Не начать ли серию портретов прославленных ораторов из лагеря правительства? — сказал Гектор Мерлен.

— Начни, дружок, — сказал Лусто. — Ты их знаешь, они из твоей партии, ты можешь удовлетворить какую-нибудь междоусобную ненависть. Вышути Беньо, Сириеса де Мейринака и других. Статьи можно готовить заранее, тогда мы не будем бедствовать из-за материала.

— Не изобрести ли какой-нибудь отказ в погребении[152] с более или менее отягчающими вину обстоятельствами? — сказал Гектор.

— Нет, мы не пойдем по стопам крупных конституционных газет, у которых папка с фельетонами о священниках битком набита утками, — отвечал Верну.

— Утками? — удивленно сказал Люсьен

— Мы называем «уткой», — отвечал ему Гектор, — случай вполне правдоподобный, но на самом деле вымышленный ради того, чтобы оживить отдел «Парижские новости», когда эти новости оскудевают. «Утка» — это выдумка Франклина[153], который изобрел громоотвод, «утку» и республику. Этот журналист так ловко обманывал своими заморскими «утками» энциклопедистов, что две из них Рейналь[154] в своей «Философической истории Индии» приводит как подлинные факты.

— Я этого не знал, — сказал Верну, — что это за «утки»?

— История с англичанином, продавшим за солидную сумму свою спасительницу-негритянку и своего ребенка от нее. Затем прекрасная защитительная речь одной беременной девушки, выигравшей судебный процесс. Когда Франклин, будучи в Париже, посетил Неккера[155], он сознался в истории с «утками», к великому смущению французских философов. Вот как Новый Свет дважды надул Старый!

— Газета, — сказал Лусто, — считает правдой все правдоподобное. Это наша исходная точка.

— Уголовное судопроизводство исходит из того же, — сказал Верну.

— Итак, в девять вечера здесь, — сказал Мерлен.

Все встали, пожали друг другу руки, и совещание было закрыто при самых трогательных изъявлениях дружбы.

— Чем ты околдовал Фино? — сказал Этьен Люсьену, сходя по лестнице. — Он подписал с тобой договор! Он допустил ради тебя исключение.

— Я? Помилуй! Да он сам мне предложил, — сказал Люсьен.

— Короче, вы столковались. Что же, я очень рад. Мы оба от этого выиграем.

В нижнем этаже Лусто и Люсьен застали Фино, и тот увел Этьена в официальный кабинет редакции.