Утраченный идеал

Не радовалась лишь, вероятно, царица Софья. Ее одолевали сомнения. Прошлым вечером появившийся на закате острый как бритва полумесяц возвестил приход Шестой луны. Это означало, что ее муж был в отъезде уже девять недель, и все эти недели она томилась в Верхнем городе, обреченная на безжалостно-скучное, беспросветное существование. Когда же он находился здесь, она становилась царицей, его супругой, хозяйкой дворца. Но страх все равно не проходил. Отсюда и сомнения.

Игорь возвратился этой ночью, но не зашел к ней, ничего ей не передал, не позвал. Предупрежденная служанкой, Софья пролежала несколько часов не смыкая глаз, ожидая, когда откроется дверь. Дверь не шелохнулась.

Даже сейчас, стоя у окна, выходящего на Базарную площадь, она нет-нет да и поглядывала на угловую дверь. Дон-н-н! Колокольный звон означал, что царь собирает двор. Наверное, в эту самую минуту его наряжали в торжественные одежды за той массивной, непроницаемой дверью. Сама Софья же оделась и была готова к выходу. Служанок она отослала, дабы они не стали свидетелями воссоединения царственной четы.

О возвращении Игоря ей стало известно еще несколько дней назад, потому что все князья и бояре, живущие не далее чем в двух днях езды от Кинска, получили распоряжение явиться ко двору, а во дворце уже начались приготовления к пиру. Близость встречи с друзьями и родственниками радовала Софью.

Длинное, до полу, одеяние было таким же внушительным, как сам дворец, – несколько слоев парчи и меха куницы. Украшенная рубинами корона весила столько же, сколько весит новорожденный, Облаченная во все эти наряды, обвешанная золотом и драгоценными камнями, похожая на колокол, Софья ощущала себя чем-то вроде национального монумента. В некотором смысле она и была им, наглядно демонстрируя богатство Скиррии, львиная доля которого принадлежала самодержавному правителю, царю.

Дон-н-н! Поющая толпа заполнила площадь до краев. Там и тут щелкали кнуты и плети, кареты и всадники пробивались через людское море к воротам, как зайцы через густую траву. Гости боялись опоздать. Кинск стоял на равнине. Верхний город представлял всего лишь центральный дворовый комплекс, укрепленный, древний и запутанный. Из окна царица видела и Базарную площадь за крепостной стеной, и крыши домов, и бескрайние, уходящие вдаль и теряющиеся в дымке поля.

Ей приходилось стоять, потому что ходить в таком наряде было нелегко. Спальня царицы могла показаться просторной, хотя много места занимали разрозненные сундуки, стулья, столы и громадная кровать, на которой запросто расположилась бы семья из шести человек. На стенах висели старинные гобелены с изображением странно одетых людей и явно не скиррианских пейзажей. Софья полагала, что их привезли вместе с военной добычей после восточных походов. Пол покрывали изъеденные молью медвежьи шкуры.

Петли скрипнули...

Царица вздрогнула, но открылась не угловая дверь, а другая. Притолоки во всем дворце были низкие, так что даже женщине приходилось сгибаться чуть ли не вдвое. Защищать такую дверь мог один хороший воин, что уже не раз подтверждала долгая и кровавая история дворца.

Вошедшую звали Евдокией, и она служила Софье много лет, исполняя самые разные обязанности. Волосы под толстым платком давно сменились с золотых на серебряные, походка стала тяжелой, а ума так и не прибавилось, но зато все свои недостатки Евдокия компенсировала преданностью. Обладала она и немалой храбростью, столь необходимой в постоянных стычках со стрельцами, размещавшимися в Верхнем городе, которые с вожделением поглядывали на «ее» девушек.

– Княгиня! – сообщила старуха. Княгинь в Скиррии было много, но так Евдокия называла только одну.

– Веди ее, бабушка.

Софья сделала несколько шагов вперед, словно ступая по глубокому снегу, и встретила сестру посреди комнаты. Драгоценности звякали, ударяясь одно о другое. Дверь за вышедшей Евдокией скрипнула.

– Таша, дорогая, как ты? Все хорошо? Как все? Елена?

Все Темкины имели светлые волосы разного оттенка. Рыжеватые, золотистые, серебристые. Первые – у Дмитрия, вторые – у Софьи, третьи – у Таши. Сегодня она выбрала роскошное одеяние, в котором ярко-красный цвет сочетался с темно-синим. Сотни жемчужин переливались, сияли, поблескивали. Таша всегда отличалась вкусом и умела хорошо одеваться. В свои пятнадцать лет она прекрасно сознавала, какое производит впечатление.

– Ух! – вздохнула Таша. – Тебя и не обнимешь. Елена уже переходила неделю, а живот у нее такой, что, наверное, стоит ждать тройню. – Она взглянула на боковую дверь.

Софья утвердительно кивнула:

– Ты такая худая. Не больна?

– Худая? В этом? Я совершенно здорова. А ты? Таша положила руку сестре на живот.

– Ничего? Почему?

Обсуждать такие проблемы с незамужней девицей?

– Понимаю. Я, должно быть, кажусь тебе старухой, Но у меня впереди еще несколько лет. Мне ведь всего только восемнадцать! А что с тобой? Щеки ввалились. Дмитрий не кормит?

Слабая усмешка тронула губы Таши.

– Мы, Темкины, никогда толстыми не были, ваше величество!