Утраченный Петербург

23 февраля был опубликован декрет Совнаркома о насильственном изъятии церковных ценностей. Митрополита вызвали в Смольный. Вероятно, ждали, что он будет сопротивляться, а он сам предложил отдать все добровольно. При одном условии: позволить верующим контролировать, как используются сданные ими ценности. Условие было принято. Похоже, петроградские власти верили, что изъятые ценности и в самом деле пойдут на покупку хлеба для голодающих. Владыка был счастлив. Он благословил всех и со слезами на глазах сказал, что своими руками снимет драгоценную ризу с образа Казанской Божьей Матери и отдаст ее на спасение голодающих братьев. Петроградские власти опубликовали в газетах сообщение, что духовенство готово добровольно выполнить свой гражданский долг.

Но наивным заблуждениям Зиновьева положило конец очередное письмо Ленина: «Чтобы процесс над шуйскими мятежниками, сопротивляющимися помощи голодающим, закончился не иначе как расстрелом большого числа самых влиятельных не только этого города, но и других духовных центров».

Митрополит Вениамин был из самых влиятельных. За одно это он был обречен. До суда. До приговора. Революция расколола страну. Рвались связи, казавшиеся нерушимыми, — кровные, дружеские. Не избежала раскола и церковь. Отколовшиеся от нее обновленцы (я еще расскажу, кто это такие) утверждали, что делают все для спасения церкви, но спасали-то собственную жизнь, вольно или невольно помогали уничтожать служителей церкви, оставшихся верными патриарху. Митрополит Вениамин категорически осудил раскол. Особенно больно ему было от того, что во главе раскольников оказался его любимый ученик, протоиерей Александр Введенский. Он предал и веру, и церковь, и учителя. После того как владыка предупредил его о возможном отлучении от церкви, бывший ученик откровенно угрожал расправой. В толстой папке с «делом», на которой написано: «Церковники», я видела пожелтевшую от времени записку: «…я собираюсь вскрыть и подчеркнуть все язвы церковности». И подпись: А. Введенский. Он очень хотел выступить в суде — знал, это докажет его искреннюю преданность советской власти. Ему разрешили. Но когда он подошел к зданию на углу Михайловской и Итальянской, народ встретил его криками, упреками в предательстве, угрозами. Какая-то женщина схватила с мостовой камень и с силой ударила Введенского по голове. Он упал, обливаясь кровью. Через год он вспоминал: «Я в начале июля подвергаюсь нападению нафанатизированной духовенством женщины. Я получил рану булыжником в череп и пролежал несколько недель в постели». Так что участвовать в процессе ему не пришлось.

Но я забежала вперед. Митрополит и его единомышленники еще были на свободе. Правда, приближение расправы невозможно было не почувствовать. Ее ускорило опубликованное 24 марта 1922 года в «Петроградской правде» письмо двенадцати организаторов обновленческого раскола. Они обвиняли все верное Святейшему Патриарху Тихону духовенство в сопротивлении изъятию церковных ценностей и в участии в контрреволюционном заговоре против советской власти. Фактически это был подлый донос. Результаты не заставили себя ждать. В Петроград пришла телеграмма от Менжинского: «Митрополита арестовать, подобрать на него обвинительный материал, арестовать его ближайших помощников, о результатах операции немедленно доложить».

29 мая 1922 года последовал арест митрополита Вениамина и еще восьмидесяти шести священников и мирян. Владыку арестовали в монашеской келье Александро-Невской лавры, где он жил последние годы. Чекистов поразила скромность обстановки. Они ожидали увидеть золотые кресты и оклады, роскошные облачения, а увидели только иконы без окладов и полки с книгами.

10 июня Невский, Михайловская улица и площадь были заполнены народом. Люди хотели еще раз (не дай Бог, последний) увидеть своего пастыря. Когда появилась тюремная машина, все опустились на колени, запели: «Спаси, Господи, люди Твоя». Владыке, наверное, стало легче на душе: паства от него не отвернулась.