Утренняя фея (ЛП)

(Смотрит на Деда, обеспокоенная.) Который час?

Дед. Половина десятого.

Странница (в отчаянии). Почему меня не разбудили вовремя? (Сдаваясь.) Я этого боя­лась. Теперь уже поздно.

Дед. Благословен сон, связавший твои руки и закрывший глаза.

Странница. Виноваты твои внуки. Они заставили меня поверить, что мое сердце горячее. Только ребенок мог совершить это чудо.

Дед. Хорошо же ты хотела отплатить за прием. И они играли с тобой!

Странница. Ха! Дети так часто, не ведая того, играют со смертью!

Дед. За кем ты пришла? (Встает перед лест­ницей.) Если за ними, ты пройдешь только через мой труп.

Странница. Кому нужны твои внуки, такие слабые! Шквал жизни — вот что меня ожидало в эту ночь! Я сама оседлала ему коня и надела

шпоры!

Дед. Мартину?

Странница. Лучший наездник гор... У большого каштана...

Дед (с триумфом). Большой каштан всего в одной миле отсюда. Он уже давно миновал его!

Странница. Ты же знаешь, что мой час никогда не проходит совсем. Он бывает отсрочен.

Дед. Тогда иди. Чего еще ты ждешь?

Странница. Теперь ничего. Я хотела бы, чтобы ты простился со мной без ненависти, добрым словом.

Дед. Мне нечего тебе сказать. Как ни трудна жизнь, она лучшее из всего, что я знаю.

Странница. Жизнь? Ты думаешь, мы так различны? И могли бы существовать друг без друга?

Дед. Прошу тебя, уходи из этого дома!

Странница. Сейчас. Но сначала выслушай меня. Я друг бедных людей и людей с чистой совестью. Почему мы не можем поговорить откровенно?

Дед. Я тебе не верю. Если бы ты была откро­венной, ты бы не проникала тайком в печальные предрассветные комнаты. Ты не можешь отрицать, что ты предательски жестока.

Странница. Да, когда одни люди шлют меня против других. Но когда я иду сама... как просто развязываются последние узлы! Какие мирные улыбки встречают меня!

Дед. Молчи! У тебя сладкий голос, и его опасно слушать.

Странница. Я вас не понимаю. Я слышу, как все вы жалуетесь на жизнь. Почему же так боитесь лишиться ее?

Дед. Может быть, не из-за того, что остается здесь. Мы не знаем, что найдем по ту сторону.

Странница. То же самое и в начале путе­шествия. Поэтому дети плачут, когда рож­даются.

Дед (снова волнуясь). Опять дети! Ты все время о них думаешь...

Странница. Я женщина. И если когда-ни­будь я причиняю им зло, то делаю это невольно. Это любовь, которую я не умею осуществить... И, дай бог, никогда не научусь!.. (Понижает голос, доверительно.) Слушай, дед, ты знаешь Налона, старика?

Дед. Слепец, который поет романсы на празд­никах?

Странница. Да. Когда он был ребенком, у него были самые красивые глаза на свете, их голубое зарево притягивало меня издали. И однажды я не выдержала... и поцеловала его в глаза.

Дед. Теперь он ходит с поводырем, играет на гитаре и просит милостыню на ярмарках.

Странница. Но я люблю его, как тогда! И когда-нибудь я заплачу ему двумя звездами за вред, который причинила моя любовь.

Дед. Хватит. Не пытайся обвить меня сло­вами. Я знаю, что ты ядовитый сорняк во ржи. Уходи из моего дома! Только увидев, что ты далеко, я успокоюсь.

Странница. Ты меня удивляешь. Пусть трусам я кажусь ужасной. Но ты-то принадле­жишь к народу, который всегда смотрел на меня открыто. Ваши поэты воспевали меня, как невесту. Ваши мистики — как искупление. Самый великий из ваших ученых назвал меня «Свобода». Я сама слышала, как он гово­рил одному из своих учеников, истекая кровью в ванне: «Хочешь знать, где настоящая сво­бода? Вены твоего тела могут привести, к ней!»

Дед. Я не читал книг. Я знаю о тебе только то, что знает собака и лошадь.

Странница (со страстной жалобой). Так что же ты осуждаешь меня, почти не зная? Почему не хочешь сделать маленькое усилие, чтобы понять? (Мечтательно.) Я тоже хотела бы, как крестьянки, надеть венок, жить среди детей и любить мужчину. Но когда я иду сре­зать розы, весь сад облетает. Когда дети иг­рают со мной, я боюсь дотронуться до них, чтобы не смолк их смех. А что касается муж­чин, то часто самые смелые ищут меня на коне в бою, но после первого поцелуя я чувствую, как их безжизненные руки бессильно падают с моих плеч. (В отчаянии.) Понимаешь ли ты теперь всю горечь моей судьбы? Понимать все боли, не умея плакать... Обладать всеми чувст­вами женщины — и не знать радости, которую они приносят. Быть приговоренной убивать всегда, всегда, — и никогда не умереть! (В горе, закрыв ладонями лицо, падает в кресло.)