Утренняя звезда (СИ)

  На помощь никто не спешил - крики в больнице были делом привычным, а стены - достаточно толстыми. От этого и от осознания собственного бессилия было ещё страшнее. Кай не имел понятия, что сейчас делать - позвать кого-то означало оставить Леля одного, пусть ненадолго, но, возможно, и этого окажется достаточно, чтобы случилось что-то непоправимое. Поэтому оставалось только гладить мальчика по голове и по щекам, надеясь, что ласковые осторожные движения успокоят мучающее Леля чудовище.

  - Лель... - Кай устал звать, теперь он тихо шептал, склонившись к самому уху мальчишки. - Давай же, Лель... Очнись.

  Внезапно Хейлель под ним замер и широко распахнул глаза. Знакомую светло-серую радужку теперь заливало расплавленное золото. Кай резко отшатнулся, а мальчик отполз к стене, обняв себя руками за плечи и яростно смотрел на него из-под растрёпанной челки.

  - Ты кто?

  Сердце бухнуло и остановилось.

  - Лель, что..?

  - Я спрашиваю, кто ты, осмелившийся своими прикосновениями осквернить это тело?

  4.

  Было больно. Очень. До вскипающих на глазах слёз - глупых, позорных, бесполезных... До обломанных ногтей, которыми Хейлель то впивался в собственные ладони, то царапал жёсткую постель. До искусанных в кровь губ - лишь бы не кричать. А кричать хотелось безумно - от обиды, от боли, от осознания собственной ничтожности и бессилия. Быть сильным сложно, но Лель как мантру повторял, что сможет, выдержит, выживет. И вернётся к Каю - если тому ещё нужен непредсказуемый психически больной ребёнок.

  Мальчик крепко зажмурился, когда очередная ледяная игла вошла в вену, вливая в кровь жидкий огонь. От него невыносимо жгло кожу и плавились мысли, то и дело поглощаемые спасительной темнотой, из которой Лель раз за разом упрямо выныривал, жадно глотая воздух и изо всех сил сжимая кулаки. Терпеть. Нужно всего лишь немного потерпеть, и всё пройдёт, обязательно.

  А чудовище внутри, загнанное обратно какими-то лекарствами, ревело от ярости и требовало выхода. Оно хотело разорвать верёвки, крепко удерживающие хрупкое тело, выдрать холодную иглу, разбить выстроенные в аккуратный ряд прозрачные ампулы, разбросать по полу звенящие инструменты, предназначение которых оставалось загадкой... Громить, крушить, ломать - вот чего оно желало.

  И чего - иногда, очень-очень редко, в особенно болезненные моменты, - желал Лель. От этого спасало только желание видеть Кая и поблекшие на фоне мучений воспоминания о тепле его руки.

  ***

  Главврач был зол. Он мерил шагами кабинет, ни на секунду не прекращая отчитывать Кая - за безответственность, за то, что промолчал о первом приступе, за то, что растерялся ночью... Можно ведь было позвать кого-то раньше - всего-то и требовалось, что воспользоваться крепящимися к кровати ремнями, предусмотренными как раз на такой случай. Но Кай позволил страху затмить разум, и это не был поступок профессионала.

  - Ты - врач, в первую очередь! За пределами больницы можешь делать всё, что хочешь, но здесь изволь помнить о своих обязанностях!

  Честно говоря, Кай не слушал. Его волновал только мальчишка, который в эту самую минуту лежал без сознания. Кай вспоминал тонкие руки, которые наверняка сейчас утыканы иголками капельниц, серые глаза, всегда искрящиеся радостью, робкий поцелуй тёплых губ и тихий голос: "...не уходи сегодня". А доктор Ричардсон всё продолжал ходить из угла в угол и вещать о его, Кая, несостоятельности как специалиста.

  - Двухнедельный курс электрошока. Если не поможет, продолжим, - вырвал из транса сухой голос главного.

  Кай пару раз моргнул, осознавая... И крепко сжал кулаки, испытывая почти непреодолимое желание схватить Ричардсона за ворот рубашки и хорошенько встряхнуть. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул сквозь плотно сжатые зубы:

  - Это безумие.

  - Безумен - Адамс. Я выполняю свою работу.

  - Но он ребёнок! Две недели - это слишком много! Вы сломать его хотите? Вы видели его улыбку? Хоть раз видели? Хотите, чтобы он никогда больше не смог ТАК улыбаться? - сдавленно прошептал Кай - приговор врача был словно удар под дых.

  - Вы, кажется, не осознаёте... Адамс болен и болен серьёзно. В Вас говорит привязанность, которой, к слову, вообще не должно быть. Вы можете быть уверены, что знаете того Хейлеля, каким он является на самом деле?

  - Да.

  - Можете идти, - устало произнес Ричардсон и, когда Кай открыл дверь, неожиданно тихо добавил: - Та девочка не сама себя убила, Кай.

  Рука дрогнула и судорожно сжалась на ручке двери. Оборачиваться Кай не стал.

  ***

  Робкий стук в дверь отозвался нервной дрожью. На пороге стоял Хейлель - в больничной пижаме не по размеру, босиком, с подушкой в руках. Он улыбался, только улыбка была вымученная и какая-то жалкая. В горле против воли встал противный комок.

  - Пустишь? ќ- голос тихий-тихий, неуверенный, просящий даже.

  Кай молча протянул к нему руки, и Лель в одно мгновение оказался сжат в надёжных объятиях.

  - Никогда больше не смей меня так пугать, - прошептал Кай в родную макушку, сжимая мальчишку так, словно видел его в последний раз.