Утренние колокола. Роман-хроника

Постепенно с друзьями он разошелся.

«С Мишелем я совершенно разошелся. Уважаю его, но любить не могу, – написал Белинский общему другу, Станкевичу, – …его претензии, мальчишество, офицерство, бессовестность и недобросовестность – все это делает невозможною дружбу с ним. Он любит идеи, а не людей, хочет властвовать своим авторитетом, а не любить».

…29 июня 1840 года пароход должен был увезти Бакунина из Петербурга в Германию. О своей мечте – поехать в Берлин и там слушать лекции европейских умов – он говорил много лет.

К тому времени многие друзья его уже перебрались в Петербург.

•

За три дня до отъезда Бакунин приехал в столицу и решил навестить бывших друзей.

В одиннадцать вечера он явился к Панаеву с черного хода, но Панаев принял его холодно, и Бакунин смущался, разговаривая, смотрел в сторону.

На другой день на квартире Белинского произошло отвратительное объяснение с Катковым, почти драка. И Бакунин, сам презирая себя за малодушие, был вынужден предложить Каткову стреляться. А ведь он так хотел тепло, по-человечески проститься с ними: и с Белинским, и даже с Катковым, хотел призвать их забыть взаимные обиды, помнить лишь светлое, что соединяло их в последние годы. Их в те годы было так немного – самостоятельно мыслящих людей в России. Им полагалось бы беречь друг друга, переступая через мелочные распри, временное непонимание.

И ведь столько у них было общих вечеров, когда начинали они говорить о смысле и назначении искусства, о судьбе народа русского до заката, а заканчивали с восходом, а потом вновь обсуждали и спорили. Сколько было встреч – столько и диспутов. И о новейшей философии много они говорили, и ругались они, и расходились недовольные друг другом, а потом снова сходились, потому что хоть они и были людьми разными, порой противоположными – Белинский, тот шел во всем от нравственного, Бакунин – от мысли, от рассуждений, – но ближе их во всей огромной самодержавной России людей не было. Да, редки тогда были остро и самостоятельно думающие! Теперь же Катков хотел застрелить Бакунина, а Белинский, Панаев и другие этому желанию сочувствовали.

Лишь один человек – Герцен – отнесся к нему по-доброму.