Утренние колокола. Роман-хроника

Аудитория уже переполнилась, люди теснились вдоль стен, забили все проходы, оставшиеся за дверями пытались протолкнуться вовнутрь, но у них это не получалось. Тогда самые догадливые полезли с улицы в окна, да так и остались сидеть и стоять на подоконниках, потому что спрыгнуть вниз уже было некуда.

Громкий говор на всех языках Европы витал над головами, но в ту секунду, когда на кафедру взошел профессор Шеллинг, все смолкло.

По виду был он не так уж и стар, переживший Гегеля на десять лет. Седовласый, с живыми светло-голубыми глазами, дородный, он шел к кафедре не спеша и больше был похож на отца семейства, чем на гениального философа.

Заговорил он негромко, рассудительно, но Фридриха сразу царапнул его швабо-баварский диалект. Так, вместо «этвас» (что-нибудь) он говорил «эппес» и повторял это раз за разом.

Фридрих старался записать лекцию как можно точнее.

В первые минуты Шеллинг еще раскланивался. Да, он не сомневается, что его младшему другу принадлежит место среди великих мыслителей. Но дальше выяснилось, что Гегель, оказывается, не создал никакой собственной системы, а всю жизнь питался крохами его, шеллинговских, идей. Гегель ошибся и полуфилософию сделал целой философией. И значит, все его ученики-младогегельянцы: и Штраус, и Фейербах, и Руге со своими «Ежегодниками» – все они тоже ошибаются и к тому же, сами об этом не догадываясь, полностью зависят от шеллинговских идей.

Когда же Шеллинг стал развивать собственные взгляды, доказывая необходимость тупоумного прусского государства, Энгельс не выдержал:

– Да он изготовил свою систему по заказу прусского короля!

Возмущался не один он.

Даже престарелый Маргейнеке, сидевший совсем близко от кафедры, делал негодующие жесты.

– А вот и мой брат упомянут, – засмеялся Эдгар, – тоже в числе заблудших учеников.

– С этим надо бороться! Об этом надо писать! – говорил Фридрих Эдгару, когда они шли после лекции.

– Не так-то просто. Ты думаешь, нам позволят печатать поучения старцу? Да и где? «Галлеские ежегодники» Руге прикрыты королем. Теперь Руге перебрался в Саксонию, в Дрезден, и создал новые ежегодники – «Немецкие».

– Я напишу в «Телеграф» Гуцкову.

– А ты отважный парень! – удивился Эдгар. – Даже я бы не посмел замахиваться на небожителей. Пойду-ка я лучше пропущу кружку-две пивка.

Фридрих прослушал еще несколько лекций, чтобы убедиться в своей правоте, и потом засел за статью.

«Если вы сейчас здесь, в Берлине, спросите кого-нибудь, кто имеет хоть малейшее представление о власти духа над миром, где находится арена, на которой ведется борьба за господство над общественным мнением Германии в политике и религии, следовательно, за господство над самой Германией, то вам ответят, что эта арена находится в университете, именно в аудитории № 6, где Шеллинг читает свои лекции по философии откровения». – Так начиналась эта статья.

Гуцков напечатал ее сразу же в декабре. Называлась она «Шеллинг о Гегеле».

Первым статью прочитал Эдгар Бауэр.

Фридрих в тот день был занят на военных учениях и не знал, что в красной комнате кондитерской Штехели номер «Телеграфа» передавали из рук в руки, читали вслух, так что, когда Фридрих явился, газета имела довольно затертый вид.

– Это удар бойца! – сказал Эдгар. Он читал статью еще в рукописи. – И хотя Гуцков постарался сгладить ее во многих местах, она бьет по цели точно и крепко.

Фридрих же был неприятно удивлен исправлениями Гуцкова.

Чем самостоятельней становились его статьи, тем больше Гуцков пытался их сгладить.

– Придется мне и с «Телеграфом» когда-нибудь распрощаться, – сказал Фридрих.

– Ну знаешь, ты слишком много от Гуцкова хочешь. Мы тут тебя поздравляем, а ты еще недоволен! Безымянный! – позвал он пуделя, – куси-ка ты своего хозяина.

– Гуцков остался точно таким, каким был лет пять назад. Тогда он пробудил молодость Германии, а теперь его смелость выглядит умеренностью… – стал было объяснять Фридрих, но Эдгар его прервал.

– Да брось ты о нем рассуждать. Я давно говорил, что нам по пути только с моим братом и Марксом! Все остальные – трусливые бабы, по ошибке напялившие рыцарские доспехи. Пойдем-ка лучше в погребок. Мне давно пора добавить стаканчик грюнебергера к дневной порции пива.

•

Уж этот грюнебергер! Это лужицкое вино обожал Эдгар Бауэр, и Фридрих шутил, что лишь большие знатоки могут отличить его букет от запаха уксусной эссенции.

– Его готовят из особого сорта винограда, виноград тот растет только на песке, – уверял Эдгар.

– И по вкусу этот благородный напиток не отличить от смеси азотной кислоты с серной, – поддакивал Фридрих.