Утренние поезда

П о л и н а. Да нет, я обыкновенная. И трусиха. Предложили на партийную работу идти, сперва отказалась. Страшно — какой я руководитель. А меня спросили — ты людей любишь? Ну вот. Их горе — твое горе. Их радость — твоя радость. И правда. Лиза работает — для меня радость. Печников Ивановский лес получил — радость. В Каменке техникум открыли — радость. А вот по школе скучаю… Ребят люблю, а своих не завела.

Входит  Н и к о л а й.

Н и к о л а й. Можно войти?

В а с и л и й. Заходи, раз пришел.

Н и к о л а й. Я к завгару сунулся — он приказ заготовил, а сам улыбается. Ты, говорит, Коля, не знаешь, как дела делаются. Побалакай с людьми — авось научат. Чижов говорит, меньше тысячи не возьмет. А где я ее, эту тысячу, возьму? Да и была бы — не дал!

В а с и л и й. Что я тебе говорил?

Н и к о л а й. Он мне свою филькину грамоту тычет — дескать, перед рейсом профилактику проходил.

В а с и л и й. Ребята знают, что твоя тридцать семь сорок два утиль, а не машина. Какая там профилактика! (Задумался.) Лапушкин ко мне заходил, недавно… Перепиши, говорит, докладную. Дескать, спьяну ты машину разбил.

П о л и н а. Переписал?

В а с и л и й. Совести еще не потерял! (Помолчав.) А чего это он забегал? А? Ведь сам говорит, что нет мне веры. Зачем ему, чтобы я переписал докладную? А? (Неожиданно.) Пошли, Николай!

Н и к о л а й. Куда?

В а с и л и й. Ленька Зайцев где живет, знаешь?

Н и к о л а й. За баней, а что?

В а с и л и й. Чижов в гараже?

Н и к о л а й. Спит небось.

В а с и л и й. Подымем. Идем, Николай.

В столовую входят  М а й к а  и  П е ч н и к о в.

П о л и н а. Что ты собираешься делать, Василий?

В а с и л и й. Заставлю их заговорить! Я этого гада на чистую воду выведу!

Н и к о л а й. Не станут они с Лапушкиным ссориться, знаешь, как он их держит!

В а с и л и й. Держит? Выпустит! Он еще не знает Васьки-полковника! Да, полковник, черт побери! Пошли! (Идет к двери.)

Входит  Л и з а.

Н и к о л а й. Поздно. Может, с утра?

В а с и л и й. С утра я в рейс ухожу.

Входит  Л е в у ш к а.

Л е в у ш к а. Ты куда?

В а с и л и й. Погоди, Левка, не до тебя. (Николаю.) Ну идешь?

Н и к о л а й  и  В а с и л и й  уходят.

М а й к а. Я его таким никогда не видела.

П о л и н а. А я… помню.

П е ч н и к о в. Да… Васька-полковник…

Л и з а. Нет, не Васька-полковник, а Василий Комаров.

М а й к а (тихо запела).

Вы меня простите, я им говорю,
В следующей атаке обязательно сгорю…

Конец

1958 г.

А. Зак, И. Кузнецов ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ ТРИДЦАТОЕ АПРЕЛЯ

Драматическая хроника в двух частях

Действующие лица

Андрей.

Лейтенант Лифанов.

Тамара.

Военврач.

Барабанов.

Коробков.

Синица.

Учитель Науман.

Дитер.

Тео.

Урсула.

Рейнгольд.

Гельмут.

Часть первая

Весной 1945 года, в разгар боев за Берлин, советские воины заняли здание гимназии, в котором расположился медсанбат. Действие происходит в гимнастическом зале, в кабинете естествознания, превращенном в операционную, в подвале, где свалены поломанные парты и стоят громоздкие шкафы с наглядными пособиями, на улице возле гимназии.

Подвал.

Входят  В о е н в р а ч  и  Б а р а б а н о в. Барабанов освещает подвал, луч света выхватывает из темноты шкаф с запыленными стеклами, парты.

Б а р а б а н о в. Есть кто живой? Выходи!

В о е н в р а ч (прислушиваясь). Никого нет.

Б а р а б а н о в. Вроде бы нет. А проверить, однако, не мешает. (Выпускает очередь из автомата.)

Гулко звучат выстрелы, слышен звон разбитого стекла.

В о е н в р а ч. Зачем стреляешь? А если там… люди?

Б а р а б а н о в. Если люди — нечего им прятаться. А если прячутся, значит, не люди — фашисты. (Прислушиваясь.) Тихо, как на том свете. (Освещая стенку.) Товарищ майор, глядите — круг, а внутри крест… Это у немцев знак… Вот, скажем, бомбежка или пожар, к примеру. Видите, кирка висит… Пробиваешь этой киркой стенку, она тут в один кирпич уложена… и лезешь в другой подвал. А там, в случае чего, ищи такой же крест и двигайся, как в лесу, по зарубкам. Хитро?

В о е н в р а ч. Хитро.

Б а р а б а н о в (кричит). Э-э-э-эй! (Прислушивается.) Видали, как в старину-то строили? Наверху такая катавасия, упаси бог, а тут как в могиле — ни звука.