Утренний бриз

— Так точно! — Крюков поспешно натянул рукавицы и вышел. Сразу же раздался его голос: — Матвеев, отставить мордобой!

Шум нарастал. Струков неохотно поднялся — не хотелось уходить от тепла. Тейкылькут сказал:

— Мясо сварилось. Кушать надо.

Рыбин выкатил из полутьмы штрека тачку на свет. Стоял серый день, посвистывал ветер. Все вокруг казалось унылым, безрадостным… Снег на копях был черен от угольной пыли. Рыбин вздохнул и сильнее налег на тачку. «Тридцать четвертая», — подумал он и тоскливо оглянулся. До вечера еще далеко и десятка два тачек еще придется выкатить. На душе Рыбина было пусто и тяжело.

Не нашел он здесь, на копях, облегчения. Наоборот, стало труднее и сложнее жить. Шахтеры по-прежнему держались настороженно. Заступничество Рыбина за шахтеров, которых хотел арестовать Струков, вначале расположило к нему угольщиков, но через несколько дней по копям прошел слух, что Рыбина видели выходившим из дома Бирича. Баляев тогда прямо спросил Рыбина.

— Было такое?

Вначале Рыбин хотел отказаться, но, взглянув в строгие, требовательные глаза шахтера кивнул, попытался объяснить:

— Заманили. Я не хотел…

— Не хотела лисица зайца жрать, да он сам ей в зубы ткнулся! — Баляев презрительно сплюнул и повернулся к Рыбину спиной.

С ним перестали разговаривать. Многие просто не замечали его, и у Рыбина было такое Ощущение, что его окружает пустота. Вернуться в Ново-Мариинск он тоже не мог. Рули приказал ему все время находиться среди шахтеров и обо всем подозрительном сообщать. А что он может заметить, если шахтеры сторонятся его и не без основания считают шпиком? К тому же Бирич каждую неделю присылает Еремеева на копи с какими-то бумагами, новыми распоряжениями Совета, чтобы Рыбин их подписал, как председатель Совета. В насмешку, что ли, это делается?

Это были самые мучительные минуты, когда он раскладывал на столе бумаги, прочитывал их и затем расписывался. Все делалось под недобрыми, насмешливыми либо угрюмыми взглядами шахтеров. — Потом Рыбин не стал читать бумаг, а просто ставил подпись, торопился скорее выпроводить Еремеева.

Рыбин подкатил тачку, к горе угля и опрокинул ее. Затем, отогнав пустую тачку в сторону, чтобы не мешать другим, он присел на нее и закурил. Рыбин так задумался, что не заметил, как к черному конусу угля подъехала упряжка. На нартах сидел Еремеев. Он легко соскочил с них и подбежал к Рыбину, тронул его за плечо:

— Слышь!

Рыбин от неожиданности вздрогнул, поднял голову, и на его лице отразилось недовольство и тревога. Появление посыльного Бирича всегда было связано с чем-нибудь неприятным. Рыбин буркнул:

— Что надо?

Еремеев вытер нечистой тряпкой слезящиеся глаза, быстро проговорил:

— Бирич наказал тебе бежать на пост!

— Случилось что-нибудь? — Рыбин тяжело поднялся с тачки.

Еремеев, оглянувшись и убедившись, что его никто не услышит, зашептал:

— Собольков из Марково прибежал. Губанова там шлепнули, а Корякина и Косыгина схватили. Соболькову удалось вырваться.

— Я сейчас. Погоди чуток.

Рыбин сбегал в барак и, порывшись под своим тюфяком, достал небольшой узелок. В нем были завязаны заработанные деньги. Рыбин решил купить гостинцы детям и жене.

На пороге Рыбин столкнулся с Баляевым. Шахтер, увидев Еремеева, понял, что тот приехал за Рыбиным, и немедленно направился — в барак.

— На пост? — преградил Гаврилович дорогу Рыбину. — Хозяин кличет?

— Беда, Гаврилович, — Рыбин сам не понимал, почему он торопится пересказать только что услышанную от Еремеева новость: — В Марково Губанова убили тамошние советчики.

— Губанов — пустогон. Чего он в Марково совался? Знаешь?

Рыбин испугался. Не мог же он рассказать, зачем Совет посылал Губанова и других в Марково. Он отрицательно потряс головой:

— Н-нет, не знаю…

— Врешь! — Баляев взял Рыбина за плечо и, больно стиснув его, сказал с презрением и негодованием: — Не юли!

— Я… не могу, — слабо защищался Рыбин и попытался высвободить плечо, но Баляев его крепко держал.

Шахтер потребовал:

— Говори!

— Ты… меня не выдашь? — Рыбина тряс страх.

— Молчать я умею. Будь спокоен. — Баляев отвел Рыбина от двери, усадил на скамейку у стола, сам сел напротив.

— Ну?

Поглядывая через плечо на дверь, Рыбин быстро рассказывал, чувствуя, что с каждым словом к нему приходит странное облегчение. Наконец он замолчал и облизнул пересохшие губы. Баляев поднялся:

— Верю тебе. Не выдам. Ты же там, на посту, о нас говори, мол, всем довольны, спокойны. Иди.

Рыбин торопливо вышел из барака, Еремеев не обратил внимания на его задержку. Он сидел на нартах и покуривал. Увидев Рыбина, Еремеев сделал глубокую затяжку, бросил окурок на снег:

— Побежали!

Он торопился вернуться в Ново-Мариинск засветло. Рыбин сел на нарты, и тут что-то заставило его обернуться. Он увидел в дверях барака Баляева. Еремеев закричал на собак, и нарта двинулась. «Зачем, зачем, я ему все рассказал?» — с запоздалым раскаянием корил себя Рыбин. Теперь он в руках Баляева, и тот может его выдать или же заставит что-нибудь сделать ужасное. Рыбин судорожно глотнул слюну. Он едва сдерживал слезы.