Утренний бриз

— Эй, хозяева! — весело крикнул Чекмарев. Он был в приподнятом настроении. После встречи с морем у него на душе, в сердце стало светлее, праздничнее. Он стянул малахай, швырнул его на лавку, под висевшие шубы. Из соседней комнаты вышел человек. Высокий, узкоплечий, сильно сутулившийся. На нем свободно висела форменная темно-синяя тужурка служащего почтового ведомства. Из обтертых рукавов выглядывали худые, обтянутые темно-коричневой морщинистой кожей руки.

— Чем могу служить? — прозрачно-синие глаза на исхудалом, изрезанном морщинами лице смотрели на Чекмарева почти испуганно:

— Кто вы?

Чекмарев назвал себя, и человек растерялся. Он развел руками и негромко, осторожно, как будто опасаясь, что у него сломается голос, с хрипотцой спросил:

— Как же быть? В селе-то нет Абакума Гордеевича.

Чекмарев видел, что человек почему-то в большом затруднении.

— А вы кто? — спросил он.

— Я старший телеграфист, — торопливо пояснил человек. — Савельев Фрол Степанович, а Абакум Гордеевич — председатель Совета. Только его нет. Он на охоту уже давно как уехал.

— А секретарь? — Чекмарев присел на лавку. — Секретарь Совета в селе?

— Они вместе ушли, — покачал головой Савельев. Ой застенчиво и чуть иронически улыбнулся. — Я нынче за начальство!

— А где же начальник радиостанции? — Чекмареву показалось, что он с трудом вытягивает ответы у Савельева, доставляет ему боль.

— Помер. Уже месяц как будет, — Савельев поднял руку, хотел перекреститься, но под пристальным взглядом Чекмарева смешался и торопливо заговорил: — Так что я теперь старший на радиостанции и в селе.

— Мне надо с Петропавловском поговорить! — требовательно произнес Чекмарев.

— Можно, можно, — закивал седой головой Савельев. Он достал из брючного кармана дешевые часы в медном корпусе, близко поднес их к глазам. — Через час можно!

— Тогда я буду ждать! — решил Чекмарев и, уже не слушая, что говорит ему Савельев, вышел к своим спутникам. Они терпеливо его ждали.

— Ты говорил, что у тебя тут есть знакомые? — обратился Чекмарев к Никифору.

— Сродственники матки, — Никифор махнул рукой в сторону дальнего края деревни. — Рыбачат…

— Поезжайте к ним, а за мной вечерком прибежишь.

Чекмарев вернулся на радиостанцию, Савельев укоризненно заметил:

— У нас тут морские ветра, гнилые. Беречься надо, а вы без — шубы на мороз. Прохватит, и станут ваши легкие таким же решетом, как мои.

Василия Михайловича тронула эта человеческая забота. Он видел, что Савельев все сказал искренне и просто, без нотки фальшивой участливости или желания понравиться, расположить к себе.

— Море — дом мой родной, не обидит, — отшутился Чекмарев, и снова коснулась его сердца тоска по морю. Он тряхнул головой, точно отгоняя ее, испросил:

— Вы принимали из Ново-Мариинска распоряжение Совета? — против желания у Чекмарева вопрос прозвучал грубо, обвиняюще, и это испугало телеграфиста. Он торопливо закивал.

— Да, да, да. Как же? Я самолично, очень точно. Вот, — полюбопытствуйте.

Савельев, еще более сутулясь, мелкими шажками подбежал к железному шкафу, щелкнул замком, достал желтую папку и, открыв, стал торопливо листать подшитые бумаги длинными костлявыми пальцами.

— Вот первая…

Чекмарев быстро пробежал текст радиограммы. Да, вот такую же он читал у Ермачкова. Чекмарев, вскинул голову и раздраженно спросил:

— Неужели вы не поняли, что ревком не мог давать такие распоряжения? Это же, — Чекмарев хлопнул ладонью по бумаге, — полный отказ от всего ранее сделанного ревкомом. И подпись не ревкома, а, — Чекмарев вновь заглянул в бумагу, — Совета! Почему это вас не насторожило?.

Савельев глотнул слюну, тихо ответил:

— Не разобрались сразу-то. Думали, что ревком сменил название. Советы-то ближе народной душе. Поторопились разослать в Пенжино, Каменское, Гижигу, а потом спохватились. Другие распоряжения Совета насторожили и надоумили, что там, в Ново-Мариинске, дела-то плохие. Не в пользу народа. Да вы полюбопытствуйте.

Савельев снова стал листать бумаги и знакомить Чекмарева с другими распоряжениями Совета, вплоть до декларации, о которой Василий Михайлович слышал уже от Каморного. Чекмарев с укоризной проговорил:

— И все это рассылали?

— Этих-то указаний мы не рассылали. А принимали и вот аккуратно подшивали. Даже тут, в Наяхане, никто о них не знает. Зачем смуту в души вносить.

— Молодцы! — Чекмарев захлопнул папку. — Вы правильно оценили действия Совета в Ново-Мариинске. Там совершен контрреволюционный переворот…

Савельев закивал. Чекмарев подтвердил его мысли и догадки.

Василий Михайлович уже заканчивал свой рассказ, когда Савельев, понизив голос, спросил:

— Вы Слышали, что случилось пятого апреля во Владивостоке?

— Нет, — Чекмарев непонимающе смотрел на телеграфиста.

Чекмарева обдало жаром, когда он прочитал первую, а за ней торопливо — следующие радиограммы. В городах и многих селах Приморской области японские войска внезапно напали на партизанские войска и революционные рабочие отряды. Погибло много людей и среди гражданского населения. Исчезли Лазо, Луцкий и Сибирцев. Партизанские отряды оставили города и отступили в тайгу.