В вагоне раздались смешки, в них вплелись несколько оскорбленных возгласов. Белан поднял голову. Большинство слушателей взглядом просили его продолжать. Он слабо улыбнулся и перешел к следующей записи Жюли.
Когда поезд остановился на станции и люди вышли из вагона, сторонний наблюдатель легко мог бы заметить, насколько слушатели Белана отличались от прочих пассажиров. Вместо ненавистной маски бесстрастия на их лицах лучилось умиротворение сытого младенца.
22
Белан постучал в дверь Джузеппе в семь часов вечера. Старик во второй половине дня звонил ему на работу, величайшая редкость. Набрал номер Ковальски и попросил позвать Белана. Голос Феликса, раздавшийся в наушниках радиосвязи, звучал сварливее обычного. Он не любил, когда персонал отрывали от работы.
– Гормоль, к телефону.
Белан схватил протянутую толстяком трубку, недоумевая, кому он тут мог понадобиться.
– Можешь заскочить после работы?
– Да, а зачем?
В ответ Джузеппе бросил в микрофон короткое “увидишь” и нажал на отбой. Даже вечером он изо всех сил тянул время, пока Белан не покончил с аперитивом. Хотя тот ясно видел, что старик сгорает от нетерпения. Он нервно елозил колесами взад-вперед, неловко таскал горстки фисташек и арахиса, вертелся на сиденье. В конце концов Белан, не в силах больше ждать, задал вопрос, который жег ему губы с момента прихода:
– Ты меня позвал только ради бокала муската, Джузеппе?
– Знаешь, малыш, пока тебя не было, я без дела не сидел.
Глаза его хитро поблескивали. Он развернулся и попросил Белана направить свои стопы вслед за колесами инвалидного кресла в спальню, которая служила ему кабинетом. В спальне царил веселый кавардак. Хлипкий секретер тонул в кипах бумаги. Компьютер и принтер составлены на пол, чтобы освободить место. Цунами не обошло стороной и медицинскую кровать, она тоже была усеяна листками. На высоте кресла висела пришпиленная кнопками большая карта Парижа и парижского региона, занимавшая большой кусок стены. На ней виднелись карандашные пометки и несколько грубых кружков, нарисованных красным фломастером. Другие такие же кружочки были зачеркнуты. Несколько названий городов подчеркнуты, другие замазаны. По всей столице и пригородам расцвели стикеры, покрытые неудобочитаемыми мушиными каракулями, понятными одному Джузеппе. Вся карта была превращена в кучу помарок, подчисток и коллажей. Спальня походила на генеральный штаб перед сражением.
– Что у тебя тут за дурдом, Джузеппе?