Утренний иней

— Нет! Абсолютно никаких! Понимаешь, беда какая — и отголосков-то ведь тоже нет!

Вот уж никак нельзя было ожидать такого от ее всегда серьезного, всегда спокойного, даже солидного отца! Никак нельзя было ожидать, что он втянется по собственной воле в такую беспросветную авантюру!

А Настин дед! А Настина мать! А бабушка? А отчим? Что скажут все они? Да и вообще, что же скажут все? Все люди на земле что скажут?!

Он словно угадал ее мысли:

— Ты же сказала, что она поверит!

— Она-то поверит!

— Ну, а это самое главное! Что нам еще надо?

— Папа! — воскликнула Ветка почти с угрозой. — Имей в виду, я тебя не очень тянула в эту… авантюру! Ты — сам!

— Сам! Разумеется, сам! — сказал он быстро. — Сам!

— Папа! — умоляющим шепотом произнесла Ветка. — Папочка! Миленький! Не надо…

Он поднялся и отошел к окну.

Ветер за окном разорвал метельные тучи, висевшие над городом. В город прорвалось солнце. Оно скользило по оконному стеклу стремительными бликами — по стеклу, по подоконнику, по лицу стоящего у окна, вполоборота к ней, отца. Словно крошечные яркие языки пламени… И Ветке вдруг показалось, что лицо у него сейчас точно такое же, каким было в тот день, когда он дрожащей рукой шарил по стене, искал выключатель, чтобы погасить багрово-черный мрак красного фонаря.

— Папа!

Он повернулся к ней. Нет. Лицо его было другим. Таким своего отца Ветка еще видела. Такими она видела солдат — в кино, на картинах о войне. Такие холодно-суровые, беспощадные лица были у солдат, идущих в бой.

— Папа! — воскликнула Ветка. — Что с тобой? О чем ты думаешь?

— Я? — переспросил он спокойно и вдруг улыбнулся ей. — А я думаю, дочка, о том, что ведь, наверно, нам надо ее чем-то покормить…

— А чем? — растерянно пролепетала Ветка. — Наверно, обедом?

— Так, наверно, его надо как-то приготовить?

— Ага! — сказала Ветка. — Только как ее одну оставить? Ведь тебе тоже давно нужно в постель.

— А она, по-моему, спит, — сказал он, приоткрывая дверь кухни.

Настя и в самом деле спала. Спала спокойно, словно и не в чужом доме была, а в своем собственном, в родном. Словно успокоилась и решила здесь наконец-то как следует выспаться.

— Ну что ж! — сказала Ветка, невозмутимо пожав плечами. — Ну что ж! Все прекрасно! Пусть спит… А тебе тоже надо в постель. Вернусь — проверю! Вот только всего этого и не хватало на мою голову!

* * *

На улице было морозно, и сквозь разорванные облака ярко светило солнце, заставляя снег совсем по-новогоднему, празднично искриться. Все словно радовалось тому, что метель, так упорно наступавшая утром на город, отступила, ушла — за дальний, самый дальний горизонт. А Ветка шла по улице и не видела ни светлых облаков, ни морозного солнца, ни искрящегося снега. Она шла и думала о том, что вот теперь действительно стоит на самом трудном в своей жизни рубеже — когда надо решать и делать что-то очень важное самой, самостоятельно.

Но разве ей трудно было это сделать? Она так выросла! Она так выросла за эти несколько месяцев, что миновали с той дождливой ночи в Каменском интернате! Она так выросла!

И все-таки своей дальнейшей жизни пока представить себе она никак не могла. И никаких путей к семейному примирению больше не видела… Однако то, что все так осложнилось из-за совсем чужой девчонки, ее не возмущало и не сердило. И даже странный поступок отца пока не удивлял ее больше — до поры до времени. Если он так решил — значит, надо. Девчонку нужно было спасать. Ее надо было вытянуть, вернуть из прошлого! Ветка это понимала. Она была дочерью своего отца, а значит, и для нее тоже не прозвучал сигнал отбоя…

Мимо нее шли по своим делам разные люди, не замечая ни Ветки, ни ее молчаливых слез, ни того, как медленно и тяжелоона идет. Они не знали, как она выросла и сколько взрослых забот свалилось на нее. Они не знали, что сегодня у нее так неожиданно кончилось детство. Они еще многого не знали!

* * *

Она купила то, что подвернулось под руку, с трудом сообразив, что теперь сможет приготовить что-то похожее на борщ и что-то похожее на кашу. Можно было возвращаться.

В квартиру она вошла тихо, на цыпочках, чтобы никого не потревожить. Заглянув к Насте и убедившись, что та все еще спит, она тихонько прошла на кухню.

С обедом, занятая своими тяжелыми мыслями, она провозилась довольно долго, и, когда закипело что-то похожее на борщ и сварилось что-то похожее на кашу, она спохватилась, что не заглянула к отцу, очень легкомысленно понадеявшись на его благоразумие.

Как была, с половником в руке и в материнском фартуке, она подошла к его двери и заглянула в щелку.

Это было безрассудным с ее стороны — рассчитывать на его благоразумие! Отец стоял у холодного окна, лицом к стеклу, и что-то негромко и грустно насвистывал. Ветка хотела строго прикрикнуть на него и загнать в постель, но что-то остановило ее.

Оконное стекло было тронуто нежным морозным узором. Солнце серебрило его, он переливался огнями, и морозные стволы морозных деревьев на стекле сверкали яркими светлыми искрами. С краю же эти морозные узоры сливались в сплошной пушистый, белоснежный ковер. И все это неожиданно что-то Ветке напомнило…