Утренний, розовый век. Россия-2024 (первая часть)

Залязгал отодвигаемый снаружи засов, двери распахнулись. Старший поднялся с лавочки, выглянул из фургона и недовольно крикнул:

— Я что — прыгать буду?!

Кто-то засмеялся в ответ:

— Спрыгнешь, не развалишься!

Всё же к кузову поднесли и прицепили лесенку.

Старший спустился вниз. Младший слегка подтолкнул меня:

— Давай, вылезай.

В голосе его мне послышались сочувственные нотки. Наверное, на него производило обманчивое впечатление мое спокойствие. В действительности сердце от волнения сейчас бухало у меня так, что я боялся, как бы это не стало заметным и не было принято за нервную дрожь.

Я спустился по лесенке, осмотрелся. Наш грузовик стоял в каком-то замкнутом дворе, напоминавшем двор небольшого завода советских времен. Два трехэтажных здания из потемнелого кирпича, ограничивавшие его с боков, походили скорее на промышленные корпуса, чем на жилые дома, хотя на окнах виднелись занавески и горшки с цветами. Здания соединялись такими же древними кирпичными стенами, наглухо изолировавшими двор от улиц. В стене позади меня были высокие железные ворота, сквозь которые мы сюда, видимо, и въехали. За ними, сейчас наглухо закрытыми, слышался гул проезжавших мимо автомобилей. Да, в самом деле, это было похоже на старенький завод, фабрику, склад. И несколько человек, встречавших нас, тоже напоминали своим обликом и одеждой обыкновенных рабочих или служащих.

Старший молча сделал мне жест рукой, приказывая идти за ним, и, не оглядываясь, пошел вперед. Я покорно поплелся следом. Попыток сопротивления с моей стороны эти люди явно не опасались: мне не надели наручники, никто не собирался не только держать меня, но даже блокировать. За мной просто двинулись младший и кто-то из встречавших.

У двери, над которой висела поржавевшая жестяная вывеска с еле различимой надписью из минувшей эпохи "Учебный комбинат", мы на секунду остановились. Нас разглядывал сверху объектив камеры. Я поднял к нему лицо, стараясь сохранять невозмутимое выражение.

— Пропускаю! — раздался наконец голос из динамика, и дверь открылась.

Мы вошли в здание, миновали пост охранника, который кивком поздоровался с моими спутниками, и двинулись цепочкой по длинному коридору. Мне казалось, что пол колышется волнами, это у меня от волнения подгибались ноги. Но голова сохраняла ясность, я воспринимал окружающее с обостренной резкостью, будто сквозь сфокусированный оптический прицел. Всё вокруг — стены коридора, покрытые зеленой эмалевой краской, кое-где облупившейся, старомодные люминесцентные трубки, сиявшие под потолком бело-голубым светом, обшарпанные двери с номерами на табличках, мимо которых мы проходили, — всё, казалось, сохранилось в неприкосновенности со времен канувшего в небытие советского учебного комбината. Логово самых страшных в истории новой России заговорщиков выглядело как-то чересчур обыденно.

Удивляться этому, наверное, не стоило. В сознании обывателей всякая структура, имеющая власть — явную или тайную, — окружена ореолом магии, однако стоит лишь проникнуть в нее, как при взгляде изнутри абсолютно всё оказывается обычным, житейским. Ни в правительственных апартаментах, ни в штаб-квартирах карательных служб, ни в революционном подполье не встретить волшебников, или ангелов с крыльями, или чертей с рогами. Везде — обыкновенные человеческие существа, у которых так же потеют подмышки, которым посреди их занятий так же не вовремя хочется в туалет, которых так же мучают головная боль и отрыжка после вчерашнего перепоя. И обитают они не в райских кущах и не посреди языков адского пламени, а в рукотворной офисной обстановке, разве что победнее или побогаче, но это самое ничтожное различие из всех возможных.

Такие мысли прыгали в моей голове. Убогая реальность, открывавшаяся с каждым шагом по коридору, не то чтобы успокаивала, но словно отталкивала от меня самое страшное — возможность гибели, которая для любого нормального человека всегда представляется фантасмагорией. Нет, в таких простых стенах смерть невозможна! Я еще выйду отсюда! Я еще буду рассказывать о том, что здесь видел и пережил, моей Миле и Биллу Шестаку!

Мы остановились у рядовой, скромной двери с номером 63. Единственным, что выделяло ее в ряду прочих дверей, была небольшая панель с кнопкой звонка и динамиком. Старший потянулся к этой кнопке и надавил. По его чуть замедленным движениям, по короткому, ненастойчивому звонку, я понял, что мы явились к какому-то начальству. Из динамика раздался ответный выкрик, неразборчивый для меня, но явно понятый моими сопровождающими как разрешение. Старший открыл дверь, и мы четверо, один за другим, вошли внутрь.

Кабинет оказался довольно просторным, хоть и не слишком большим. В центре вытянулся покрытый зеленым сукном стол для заседаний, с каждой стороны к нему было приставлено полдесятка стульев. А в торце его, у стены, под портретом Че Гевары стоял обычный письменный стол, за которым в кресле восседал старик с растрепанными седыми лохмами, в больших очках, что-то увлеченно писавший на ноутбуке.