Утренний Всадник

– Что сидишь? – спросил Варовит. – Чего гладишь попусту – твое, не отнимут. Бери иглу да шей себе полушубочек – до Чернопольцев далеко ехать, зазябнешь по дороге. Жених старался, зверя в лесу следил! С этакой зверюгой сладить надобно суметь! Добрым мужем тебя Макошь наградит. Хоть и не по заслугам, да говорят ведь: блаженным счастье.

– Ты что же, брате, уже все решил? – спросил Добреня. – А ты-то что скажешь, внучка? – Добрый дед посмотрел на Смеяну.

Она медленно поднялась с пола, сгребла в охапку пятнистые шкуры, прижалась щекой к блестящему меху. Легота напомнил о том, о чем она старалась не вспоминать, – о скорой женитьбе княжича Светловоя. А раз он женится, ее светлый Ярила, зачем ей нужна воля? Зачем ей оставаться в девках, чего ждать? На что надеяться? Каждому когда-то приходит пора стряхнуть радужный туман пустых мечтаний и жить, как живут люди, работать, любить мужа, растить детей. Колос прорастает, убивая зерно, девушка идет замуж, умирая для прежней родни. Так заведено, на этом стоит мировой порядок…

Смеяне было грустно, словно солнышко вдруг потухло, словно наступающая зима грозила стать вечной и никогда больше не пустить в мир весну и радость. Но Варовит не замечал, как погасло ее лицо, – он был доволен, что строптивая внучка не спорит с его решением. Может, хоть когда-нибудь она научится уважать старших!

– А она молчит! – вместо Смеяны ответил Варовит. – И правильно. Потому как ее уже не спрашивают. Погуляла – хватит!

* * *

В поле бродил ветер, подбрасывал редкие соломинки. Казалось, совсем недавно этот простор покрывали свежие ростки, стремились к солнцу, обещали новый урожай – все было впереди. И вот уже рожь в овине, а на нивах – черная пустота, Зимерзла засевает их снегом, чтобы вырос снег.

Смеяна брела вдоль неровного края делянки и пыталась вспомнить, как это было в тот далекий день месяца травеня. Весна, яркие лучи солнца, расцветающие травы, теплые потоки воздуха теперь казались какой-то другой жизнью, даже не бывшей, а придуманной. Но княжича Светловоя, похожего на самого Ярилу, она не придумала. Каждый день слыша вокруг себя разговоры мужчин о строящемся городке, для которого Ольховики и все соседи возили бревна, Смеяна не могла не думать и о нем. Городник, перебравшийся в собственную избу на мысу, обещал, что в самом начале зимы приедет сам князь или княжич, и Смеяна уже начала ждать. Первый снег выпал с полмесяца назад, в середине листопада, и близкая Макошина неделя знаменовала конец осени и начало долгой, долгой зимы. А впрочем, и со дня их последней встречи со Светловоем прошло без малого полгода. Помнит ли он еще желтоглазую девчонку, перевязавшую ему лоб? И все же в сердце Смеяны жила смутная надежда. Она хотела просто увидеть его, и тогда весна вернется к ней, одолевая зиму.

В лесу было тихо и почти тепло. Новый полушубок из рысьей шкуры так нравился Смеяне, что она заботливо обходила каждую корягу, где могла бы испачкать его или порвать, ласково гладила ладонью блестящий пятнистый мех. Новая одежда так ловко и естественно сидела на ней, как будто она надела свою собственную, родную шкуру. Даже двигаться в ней было легче, как-то удобнее.

Бабка Гладина по привычке ворчала, что нечего трепать дорогой подарок каждый день, чай, не боярышня из Лебедина, но Варовит махнул рукой: пускай носит, ей ведь подарено. Да и гости, сваты из Чернопольцев, могут приехать нежданно – так пусть глядят на товар во всей красе.

Однако новое положение почти сговоренной невесты нисколько не радовало Смеяну. О приданом она могла не беспокоиться: в сундуке полудянки еще оставалось полным-полно разного добра, но она даже не смотрела в его сторону, задвинула в угол истобки и прикрыла старым мешком, чтобы узорные медные накладки на боках и крышке не бросались в глаза и не напоминали о прежней глупости.

«Богатства, вишь, захотела! Красоты ненаглядной! – бранила Смеяна сама себя. – Чтоб женихи передрались! Вот они и дерутся – радуйся! Что же ты не радуешься?» Как Смеяна ни старалась, она не могла представить себя женой ни Премила из Чернопольцев, ни Заревника из Перепелов. Родичи называли ее счастливой, но, похоже, Смеяна меньше всех знала, что же это такое – счастье. Безмятежная радость чистой души, молодого задора и воли была у нее всего полгода назад, неосознаваемая, как здоровье. Но это счастье ушло, а что осталось?

Называют ее теперь красивой – ну и что? Сундук с приданым боярышне впору – ну и что? Два наилучших жениха спорят за нее – ну и что?! Может быть, другие девушки, Верёна, Коноплянка, Веснянка, и были бы счастливы на ее месте. Но сейчас Смеяна острее прежнего ощущала, что она, со своими кошачьими глазами, неслышным шагом, звериным чутьем на травы и неудержимым стремлением к воле, есть что-то совсем другое. И счастье у нее должно быть какое-то другое, свое. Но какое?