Утро

- Жени-их? - с видимым удовольствием произнося это слово, переспросила Софья Степановна и с легкой грустью улыбнулась. - Да разве же теперь женихи бывают?.. Это раньше бывало: раз ты жених... - она осторожно подняла ладонь над столом, точно готовясь накрыть муху, - то уж жених. - Она мягко, но проворно прикрыла ладонью воображаемую муху, но почти сейчас же разжала ладонь и сурово-деловито добавила: - Хотя, сказать вам по правде, и раньше-то тоже не особенно... Вообще тут дело щекотливое настолько, что у родной дочки и то не разберешь.

Слышно было, как в сенях стукнула дверь и женский голос окликнул хозяйку.

Софья Степановна вышла навстречу пришедшей, и пока они оживленно переговаривались на кухне, опять насчет плиты, дыма и "толстой рожи", Сережа не отрываясь смотрел прямо перед собой, на то место стены, где висела, среди других, прежде им незамеченная, а теперь ставшая такой важной, прямо-таки единственной карточкой на всей стене, фотография Васи Сушкина.

Курчавенький. Такие девушкам нравятся. Наверное, гармонист. И глаза томные. Смазливый паренек, ничего не скажешь. А взять бы за шиворот да встряхнуть покрепче, пожалуй, и захнычет...

На кухне стали разговаривать преувеличенно громко, очевидно, так, чтобы ему было слышно.

- Ах нет, это мне неловко, до того неловко!.. - неестественно громко говорил незнакомый женский голос.

Снимая на ходу с вешалки свое пальто, Сережа заглянул в кухню.

- Ох, не могу, стыдно. Честное слово, неловко, - щекотливым голосом вскрикнула женщина и даже сделала стыдливое движение прикрыть руками лицо.

Глядя на нее, Сережа и сам почувствовал себя не совсем ловко, точно застал ее врасплох, не совсем одетой. Однако едва он попятился к двери, как женщина, оказавшаяся соседкой Сумароковых, поборола свою неловкость и, виновато улыбаясь, попросила его, если можно, только на одну минуточку заглянуть, посмотреть, почему у них плохо топится печка. Ей так неудобно его просить, но только на минуточку, чтоб он определил, в чем дело, раз он такой замечательный специалист, а если не специалист, то лучше всякого специалиста все понимает...

- Ну, где там у вас? - хмуро спросил Сережа, чтоб только больше не слушать, до чего ей неловко.

Провозившись больше часу, работая без всякого удовольствия, но с обычной своей добросовестностью не по отношению к женщине, которая его раздражала, а к самой работе, он наскоро помылся, отмалчиваясь в ответ на изъявления благодарности, и, заглянув на минуту к Софье Степановне, чтобы в последний раз спросить про Ирину, пошел обратно на станцию. Ирина так и не приехала. К началу спектакля он уже опоздал почти наверняка, но это его не беспокоило нисколько, потому что идти один в оперетту он и не собирался.

Было еще совсем светло, только солнце ушло, лужи не сверкали, и все стало похолоднее и поскучнее вокруг.

Выйдя на последнюю просеку, перед станцией, он услышал позади топот бегущих ног. Его догонял парнишка в кепке с пуговкой.

- Ну, давай, - сказал он, тяжело дыша и улыбаясь в предвкушении удовольствия.

- Тебе чего? - удивился Сережа.

- Ишь ты! - сказал мальчик. - А покачаться кто обещался?.. Вот тут вот, - он повелительно показал на толстый сук, тот самый, на котором Сережа в приливе своей давишней глупой радости раскачивался, как на турнике.

Мальчик немножко посторонился и, приготовляясь смотреть без помехи, торопливо дважды потянул в себя носом, скривил его до невозможности сперва в одну, потом в другую сторону и с ожиданием уставился на Сережу.

Сережа с хмурым, недовольным лицом оглянулся, потом нехотя подпрыгнул и сильными махами раскачался.

- Ну, хватит, что ли? - деловито спросил он, когда ноги у него взлетели выше головы.

- Еще! - испуганно-восторженно крикнул мальчишка, и Сережа раскачнулся еще три раза и соскочил.

- Их ты... молодца! - сказал мальчик, одобрительно ухмыляясь. - Здоров закидываться!

Сережа кивнул ему на прощание и побежал к платформе, так как из редкого дачного леса уже слышался нарастающий гул быстро приближающейся электрички.

В вестибюле театра оперетты, где всего несколько минут назад толпились люди, неторопливо вливаясь в широко открытые двери ярко освещенного зрительного зала, теперь было тихо и безлюдно. Сквозь плотно притворенные двери глухо доносилась веселая музыка.

Спешить было уже решительно некуда, и Сережа, сдав свое пальто в гардероб, стал медленно подниматься, неслышно ступая по красной дорожке лестницы, мимо больших зеркал, в которых отражалась его одинокая и весьма непарадно одетая фигура.

Слушать оперетту ему ни капельки не хотелось. Зачем же он все-таки сюда пришел? Может быть, его тянуло сюда желание увидеть те два кресла во втором ярусе, где они могли бы сегодня рядом просидеть весь вечер? Он и сам не знал.

- Опоздали, - неодобрительно сказала билетерша, стоявшая спиной к закрытой двери, видимо, ожидая, что он начнет ее упрашивать пропустить, и готовившаяся ему в этом отказать.