Утро дней. Сцены из истории Санкт-Петербурга

              Г о р ь к и й
Шаляпин дружен с ним и то боится,
Как я заметил, друга своего;
Развеселясь при нем, шалит с оглядкой.
Да это Человек! Не бойся, он
Все видит, прост и даже весел с нами,
Решив, друзья друзей - мои друзья.

         М а р и я  Ф е д о р о в н а
Он строг, как режиссер, как Станиславский,
Но взглядом выразительным и жестким,
Артист мог выйти из него прекрасный,
Пусть ростом невысок и неуклюж,
Все кажется, он плотен и подвижен,
Артист во всем, в художнике то диво.

              Г о р ь к и й
Рисует он уверенно и быстро,
Все схватывает разом хорошо.
Казалось бы, и лучше невозможно,
А взял и стер - все сызнова начать.

         М а р и я  Ф е д о р о в н а
Вот он идет. Могу ль остаться я
На первые минуты, как хозяйка?

               Г о р ь к и й
Я думаю, ему приятно будет.

Входит Серов и молча раскланивается, тут же приступая к приготовлениям к работе. У художника столь непринужденный вид, что ясно, ничто и никто его не стесняет, и Мария Федоровна, отступив к двери, невольно останавливается; Горький, усевшись по жесту Серова, оглядывается на нее, при этом рукой касается груди, словно желая остановить кашель.

               С е р о в
А, хорошо! Глядите на нее.
Мария Федоровна, вы могли бы
Пока остаться?

        М а р и я  Ф е д о р о в н а
                            Да, конечно. Здесь?

               С е р о в
Нет, можете присесть. Подчистить нужно.

              Г о р ь к и й
             (

раскашлявшись)Простите.

                С е р о в
                   Нет, не вам просить прощенья.
Рабочих расстреляли, понимаю,
Глаза у страха велики. Но после
Не осознать, какое злодеянье
Допущено? Заступников несчастных,
Людей невинных, засадить в тюрьму?

                Г о р ь к и й
Не страшно. Власть в жестокости своей
Достигла лишь обратного. Хуже,
Мария Федоровна разболелась
В то время в Риге; не успел приехать,
С жандармами обратно в Петербург
И в казематы - удостоен чести.

        М а р и я  Ф е д о р о в н а
Честь хороша, да грудь слаба. За месяц
Болезнь столь развилась, что я, боюсь,
Еще бы месяц - и всему конец.

                  С е р о в
Вступился за писателя весь мир.
Приятно знаменитым быть?

                 Г о р ь к и й
                                                    Полезно,
Быть может, но приятного в том мало.

          М а р и я  Ф е д о р о в н а
Вы знаете, ведь знаменитость сами.

                   С е р о в
Да, видно, слава светит, но не греет.
     (

Показывает жестом вернуться к исходному.)

Мария Федоровна проходит к выходу, а Горький, оглянувшись на нее, подносит руку к груди.

М а р и я  Ф е д о р о в н а. Приятно было поговорить с вами, Валентин Александрович. Я бы охотно осталась здесь стоять, да у меня дела.

С е р о в. Алексей Максимович будет несомненно видеть ваш образ, и я буду ощущать ваше присутствие, Мария Федоровна.

М а р и я  Ф е д о р о в н а (с улыбкой). Еще говорят, что вы молчаливы и не любезны.

С е р о в. У меня есть разные способы обращения с моделью для наилучшего результата. Ну-с, приступим.

                                 Пауза.

Г о р ь к и й ( откашлявшись). Однако какая хитрая бестия этот Витте! Обошел всех - и японцев, и американцев.

С е р о в. А причем тут американцы?

Г о р ь к и й. Он повел себя в Америке, как конгрессмен, что метит в президенты, и всем понравился. Выходя из поезда, он шел к паровозу и пожимал руки машинистам.

С е р о в. Это высший царский сановник? Что ни говори, времена переменились.

Г о р ь к и й. Еще как! Самодержец всея Руси сидит в Петергофе, как пленник, а Россия охвачена всеобщей стачкой. Заключив мир с Японией, Витте теперь вообразит себя спасителем отечества, как Наполеон.