Утро - ещё не день

- Надо было бы извиниться перед вами за напрасно отнятое у вас время. Операция аннулирована. Конечно, благодарят за старательность, но добытые нами документы спрятали в архив или бросили в огонь. Приказ однозначный: довольно заниматься Райеном!

- Следовательно, вся эта история оказалась бессмысленной, - замечаю я.

- Еще неизвестно, - твердо возражает американец.

- Но вы же сами говорите, что приказ ясный: довольно заниматься Райеном!

- Да. Но кто знает, что я получил это распоряжение? Пока оно дойдет до адресата, пройдет несколько дней. А за это время с людьми может случиться все что угодно, в том числе и с Райеном.

- Уильям, у меня такое чувство, словно вы снова хватаете меня за горло.

- Не волнуйтесь. Вы мне больше не нужны. Отныне события будут развиваться иначе.

Придвигаю ногой кухонный табурет и сажусь на него. Хотя я и проглотил чудесную свежую ветчину, колени у меня все еще дрожат от слабости.

- Понимаю ваше состояние, - соглашаюсь я, поскольку упомянутая ветчина возвратила мне добродушное настроение. - Затратишь столько времени на служебное задание...

- Это не служебное задание, - возражает американец.

- Следовательно, самоинициатива?

- И не самоинициатива.

- Неужели может быть что-то третье?

- Вот именно! Представьте себе такое: один из больших шефов приглашает вас прогуляться на автомобиле - выпить с ним на природе по рюмке. И когда вы пьете, он говорит: нет ли у вас желания посетить Германию? Не мешало бы присмотреться к Райену - знаете такого? - выяснить, какую комбинацию он разрабатывает, ведь это великий мастер комбинаций, как и его отец, хотя и не в таких масштабах. Старый Райен теперь стремится получить заказ на изготовление нового самолета. И наверное, получит. Конечно, если его сын не впутается в какой-нибудь скандал...

Сеймур замолкает и смотрит на меня:

- Понятно?

- Посылают охотиться на львов на собственный риск и ответственность.

- Вот именно.

- Но вы же могли отказаться.

- Если бы была возможность отказаться, никто бы не начинал такого разговора. Они заранее знали, что я не откажусь.

- Потому что ненавидите Райена.

- Ну, ненавижу - это слишком громко сказано. Такие типы заслуживают не больше чем пренебрежение.

- Так пренебрегайте им и не пачкайте им руки.

Сеймур смотрит на меня, немного сощурившись, словно думает, стоит ил возражать. Потом допивает виски, ставит стакан на стол и закуривает очередную сигарету.

- Вчера вы удивлялись, когда я сказал, что избрал эту профессию ради свободы. Вы удивлялись не без основания. Какая может быть свобода, ведь мы, по сути, военные! А теперь, однако, видите, что я прав. Какая свобода? А вот, например, свобода утереть нос мерзавцу из высших кругов. Из самых высоких, Майкл!

- И что вам это даст? Если и будет какая-то польза, то, наверное, вашему шефу, который связан с конкурирующей фирмой.

- Очевидно.

- Так что же вы выигрываете?

- Несколько часов хорошего настроения. Разве этого мало? Представляете, как эти напыщенные индюки, Райен-отец и Райен-сын, вытаращат глаза, получив такой удар!

- Теперь мне ясно. Вы действительно ненавидите Райена.

- Говорил же вам: я его не могу ненавидеть. Я слишком хорошо знаю Райена. Помню еще с университета, а через некоторое время и по секретной службе. Помню это ничтожество, который опережал талантливых только потому, что был наследником одного из молодых капиталистов.

- Молодого или старого, какое это имеет значение?

- Тут есть один нюанс. Маленький нюанс иногда имеет большое значение. Старые придерживаются определенных правил приличия, Майкл. Старые обогащаются, опираясь на законы, которые они сами создали. А молодые глумятся даже над собственными законами. Коррупция, аферы.

После недолгого молчания опять звучит голос Сеймура:

- Вот я просто захотел развлечься, почувствовать, что выполнил личную прихоть, свою собственную! Понимаете или нет? Свою, а не указание высшей инстанции. Что хоть раз позволил себе такую роскошь - действовать свободно.

- Уильям, - говорю я, - выходит, вы совсем не циник - вы моралист.

- Я не моралист, - крутит головой американец.

- Моралист, - настаиваю я. - Из категории тех наихудших моралистов, которые не отваживаются признаться в этом даже себе.

Я надеялся увидеть Сеймура на следующий день угнетенным и угрюмым, но, очевидно, ошибся. Одеваясь, слышу, как из кухни доносится хриплое пение. Уильям поет. Дожили!

- Будете пить растворимый кофе, Майкл?

- Это специально для вас, - отвечаю я. - Мод отлично знает, что я не люблю растворимый кофе. Эта женщина обожествляет вас.

- Почему вы считаете, что все должны меня ненавидеть? - равнодушно спрашивает американец, переставляя с электрической плитки на стол посудину с кипятком.

- Раньше я думал, что вы излучаете опасные лучи, очень вредные для окружающих. Теперь же у меня такое чувство, что ваши отравляющие эманации больше всего отравляют вас самого. Наверное, вы истощены и радиус их действия уменьшился.

- С годами все мы меняемся. Наши силы тают, и это вынуждает нас становиться смирнее, даже добродушнее.